Лешкина любовь
Шрифт:
— А я ночью раза два просыпался, — сказал Митя. — Ох, и ветрище завывал! У нас ворота с петель сорвало.
Он глянул на приятеля.
— А ты, верно, и не слышал ничего?
Слегка наклонившись вбок, Митя вдруг схватился за Колин портфель, который тот держал в опущенной руке, и с силой дернул его к себе.
Коля пошатнулся и сел на песок рядом с Митей.
— И что это ты какой нынче важный? — засмеялся Митя. — Будто индюк бабушки Дарьи.
— Знаешь, о чем я целый день думаю? — сказал Коля, словно и не слышал вопроса
— Ну-ну, скажи, — все так же насмешливо проговорил Митя. — О том, как на Луну взобраться?
Намотав на палец длинную лямочку от шапки, свисавшую на плечо, Коля негромко и задумчиво сказал:
— Мы с Иваном Петровичем в самую полночь на Воложку бегали. Как раз в то время, когда лед ломало.
— Да что ты!
— Иван Петрович больше и не ложился, — продолжал Коля. — Расстраивается… На Телячьем острове буровая бригада…
— А чего же расстраиваться? — перебил Митя. — На острове теплушка есть, а продукты всякие туда еще позавчера отправили. С запасом на три недели.
— Не об этом разговор!
Коля ударил пяткой по торчавшему из песка обломку корня не то сосны, не то другого какого-то дерева, стоявшего когда-то на этом месте. Корень треснул и рассыпался золотистыми гнилушками, дымя мягкой полупрозрачной и тоже золотистой пылью.
— Нынче с острова обещали доставить в лабораторию образцы породы. Они здесь вот как нужны! — Коля помолчал. — А теперь жди, когда лед пройдет.
Митя кивнул головой.
— С неделю, как есть, пройдет!
— Неделю — самое меньшее, — согласился Коля, — а то, может, и дольше. А Ивана Петровича Москва торопит с анализами.
— Завидую тебе, Коль… Сам начальник геологической экспедиции живет у вас на квартире. А у нас… — Митя хмыкнул, махнул рукой.
— Ничего-то ты, Митька, не понимаешь! — вдруг загорячился Коля. — Слышал бы ты, как Иван Петрович про Ирину Васильевну говорит… про твою квартирантку. Не зря ее на Телячий остров послали… на такой ответственный участок. «Наша Ирина Васильевна — боевая девушка!» — так Иван Петрович про нее говорит.
— Тоже мне боевая, — протянул Митя, — а сама… стыдно даже сказать, чего боится!
— А чего же она боится?
— Раз вышла утром в сени да как завизжит! Я к двери, за мной мать. А она стоит посреди сеней и руками лицо закрывает. «Ой, — говорит, — никак в себя не приду! Из угла мышь сейчас выскочила…»
Митя посмотрел выразительно на приятеля.
— Ну и что же?.. Ну и подумаешь! — не глядя на Митю, проговорил Коля. — Может, она никогда в жизни мышей не видела?
— Сочиняй! — засмеялся Митя.
Внизу на прибрежной тропинке показались гуси. Впереди не спеша вышагивал большой старый гусак: длинная шея и спина его были белые, а бока — грязно-коричневые.
— Коль, видишь? Гаврилычев Нефтяник идет, — сказал Митя и запустил в гусака комочком сухой глины. — Эх, промахнулся!
Осенью и зимой всюду вокруг изыскатели бурили скважины. Одна буровая вышка появилась и на лесной поляне, рядом с домиком лесника Гаврилыча, недалеко от того места, где сидели ребята. Любопытный гусак часто подходил к вышке. Как-то раз он взобрался на край открытого железного бака с нефтью, поскользнулся и упал в нефть. Жена Гаврилыча долго мыла гусака теплой водой с мылом, да он так и остался грязно-коричневым. Деревенские мальчишки прозвали его Нефтяником.
— Купаться пришла гусиная гвардия, — добавил Митя и пошарил вокруг рукой: нет ли где еще камешка.
Гуси остановились у самой кромки сырого песка. Гусак оглянулся на гусынь, робко столпившихся вокруг него, видимо, приглашая их последовать за ним, вошел в воду. В этом месте между льдинами образовалось голубое озерко. С обрыва видно было, как гусак поплыл, выпятив грудь и поводя под водой красными перепончатыми лапами.
— И куда поплыл, дуралей? — сказал Митя. — Льдины в ловушку его поймают. Правда, Коля?
Коля не ответил.
А льдины и на самом деле начали сближаться, и озерцо становилось все уже и уже. Гусыни на берегу заволновались, что-то лопоча на своем непонятном языке. Наконец и гусак, отплывший от берега метров на пять, заметил грозившую ему опасность и повернул обратно.
Но было уже поздно. Льдины, словно стараясь опередить друг друга, неслись прямо наперерез гусаку.
Митя сдернул с головы малахай и ударил им по голенищу сапога.
— Крышка теперь Нефтянику!
— А по-моему, нет, — возразил Коля.
В это время водяной коридор, по которому плыл гусак, настолько сузился, что плыть по нему стало уже невозможно.
На берегу поднялся переполох. Гусыни загоготали громко и тревожно. Они топтались на том же месте, не решаясь броситься на помощь гусаку. А он вдруг выпрыгнул на одну из льдин, отряхнулся и гордо поднял голову.
«Го-го-го!» — закричал победно. Потом взмахнул крыльями и полетел к берегу.
Митя внезапно потерял всякий интерес к гусям. Он нахлобучил на голову малахай задом наперед, поглядел на ослепительно сверкавшую пеструю ото льда Воложку, вдали подернутую сияюще-опаловой дымкой.
Время близилось к вечеру, но на солнце было тепло, словно в мае, и уж как-то не верилось, что еще только вчера стояла пасмурная погода, дул сырой, холодный ветер и, казалось, ненастью не будет конца. А сегодня весь день сияло солнце, неистовое, молодое, и небо было необыкновенное — влажно-синеющее и такое бездонное, что смотреть на него долго не было сил, начинала кружиться голова.
Мухи, недавно совсем слабые и сонные, выползавшие погреться на солнце, которое на короткое время появлялось из-за белых полупрозрачных облаков, теперь уже летали всюду. А серенькие миловидные трясогузки смело садились на самые маленькие льдинки, плывшие по Воложке, и покачивали хвостиками. Про трясогузок говорят, что это они разбивают лед на реках своими качающимися хвостиками.