Лешкина любовь
Шрифт:
— Если бы я его раньше когда видел! А в чертей не верю, это просто так подумалось. Будь ты там… может, тебе не знаю что бы в голову полезло.
— Ты, Гриша, долго у нас будешь? — спросил Петя, втыкая в землю рогульку.
— Недели полторы, — ответил Гриша и, взяв сырую осиновую палку, просунул ее под дужку ведерка.
Через несколько минут ведерко уже висело над костром, и языки пламени охватывали его со всех сторон. Принесенное Митюшкой сосновое полено горело жарко, сухо потрескивая, издавая тонкий запах смолкой
— Соли никто не взял? — спросил Петя.
Володя молча достал из своего овчинного полушубка белый узелок. Развязав тряпочку, он взял щепоть крупной соли и бросил в ведро. Потом вытащил из-за голенища сапога деревянную ложку, помешал воду.
— Так, так, — одобрительно сказал Петя и, расстелив на траве отцовскую шинель, лег на живот.
Рядом с ним лег Митюшка, завернувшись в старое длинное пальто с потертым меховым воротником. Но мальчику не лежалось спокойно. Он раза два повертывался с одного бока на другой, наконец сел и, дернув Володю за рукав рубашки, таинственно прошептал:
— Хочешь, я тебе покажу одну вещь?
— Ну покажи, — сказал Володя без особого интереса. Митюшка покопался в кармане и с большими предосторожностями что-то из него вынул. Он соединил руки, ладонь к ладони, и предложил Володе посмотреть в оставленную узенькую щель.
— Чего там? — спросил Володя. — Ерунда какая-нибудь.
— Взгляни!
Володя приложился правым глазом к Митюшкиным рукам и увидел в темноте бледно светившиеся зеленоватые цифры.
— Откуда у тебя часы? — с удивлением проговорил он. — Покажи!
— Не урони, — важно сказал Митюшка и подал Володе небольшие круглые часики без стрелок и стекла. — Я их у Мишки Длинного на электрическую батарейку выменял.
Володя взял в руки часы и разочарованно сказал:
— Один корпус…
Митюшка не смутился.
— Осенью поеду в город, отдам в починку.
Кругом стало темно, как это бывает поздними безлунными вечерами в летнюю пору.
Душно. Изредка с Волги веяло прохладой, и тогда казалось, оживает безмолвная природа: начинают шептаться листочки на деревьях, еле слышно шелестит трава, где-то вблизи стрекочет кузнечик. Но проходила минута-другая, и все опять замирало.
Донесся конский топот. Прямо на огонь мчалась лошадь.
Ребята всполошились. Вскочили на ноги Митюшка и Володя, приподнял голову Петя.
С громким лаем, задрав хвост, убежала собака.
— Ну, чего вам не сидится? — спокойно сказал Иван и крикнул: — Воронок, Воронок!
Внезапно топот смолк, и в двух шагах от Ивана остановился вороной масти жеребенок с белым пятнышком на лбу. Он стоял в светлом кругу, осиянный трепещущим пламенем костра.
Наклонив набок голову, жеребенок скосил на Ивана лиловый глаз с прыгающей в нем искоркой.
Иван ласково потрепал Воронка за ухо. Володя достал кусок хлеба и поднес его на ладони к морде жеребенка. Нижней атласной губой Воронок осторожно прикоснулся к Володиной руке и, забрав в рот хлеб, мотнул головой.
В стороне тревожно заржала кобылица. Воронок запрядал ушами, фыркнул и вихрем умчался в темноту.
— Славный будет конь, — сказал Иван.
— Лошадям тут хороший корм, — проговорил Петя. — Нынешней весной вода высокая была, весь остров заливало. Сена много накосили.
— А урожай как? — поинтересовался Гриша. — Лучше, чем в прошлом году?
— В нашем колхозе хороший, — сказал Иван. — У нас с осени весь яровой клин под зябь вспахали. Земля здорово напиталась влагой. Андрея Ивановича знаешь? Хозяин заботливый. У него все в срок делается. Сев провели вовремя, прополку тоже. Еще два-три дня, и с уборкой яровых покончим. Наши комсомольцы работают на совесть. Спроси Петра.
Петя приподнялся на локте и погрозил Володе.
— Ты, кашевар, своими обязанностями будешь заниматься?
Вода в ведерке кипела и пенилась, выплескиваясь через край. Под ведерком высилась груда раскаленных углей с неуловимыми, меняющимися оттенками: то нежно-малиновыми, то золотистыми, то синевато-зелеными.
Володя выловил ложкой дымящуюся паром картофелину, проткнул ее тонким прутиком и опять опустил в воду.
— Еще не готова, — сказал он, облизывая ложку.
— А я думал, сварилась, — разочарованно протянул Митюшка.
…Ведро, наконец, было снято с закопченной, обуглившейся палки. От него поднимался густой влажный пар. Запахло так вкусно, что всем вдруг захотелось есть. Появился Трезвый. Он вилял хвостом, всячески стараясь обратить на себя внимание.
Володя доставал из ведерка горячие картофелины с потрескавшейся тонкой кожицей и разбрасывал их по мешку, чтобы они немного остыли. Но Грише не терпелось. Обжигая пальцы, он схватил самую большую картошку.
— Эх, прямо огонь! — сказал он и, сложив трубкой губы, подул на руки.
— Брось мне парочку, — попросил Петя, похлопав ладонью по шинели.
Очистив с картофелины кожицу, Иван весело сказал:
— Картоха в ночном — одно объеденье!
— Митюшка, держи, — проговорил Володя, тронув мальчика за плечо и показывая ему уродливую картошку, похожую на человечка с приплюснутой головой и руками-культяпками.
Митюшка взглянул исподлобья и рассмеялся.
Обиженный невниманием к себе, Трезвый поднял морду и глухо залаял.
Гриша взял с мешка остывшую картошку и со словами: «А ну, лови!» — подкинул ее в воздух. Собака на лету поймала картошку.
— Теперь все будут сыты, — сказал Гриша и обратился к Ивану: — Когда в гости ко мне приедешь?
— В гости? — переспросил Иван и, сняв с головы парусиновую фуражку, снова нахлобучил ее на непослушные жесткие волосы. — Вот окончу весной десятилетку, поеду поступать в танковое училище, тогда, может, и навещу тебя.