Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
— Если бы апачи хорошо соображали, — говорил Хосе, беспокойно покачивая головой, — то могли бы славно насолить нам в этом месте, среди препятствий всякого рода, которые я видел, ее можно сравнить разве что с Арканзасом. Да, черт возьми, если негодяи понимают свое дело, и каждый их всадник посадил к себе на круп одного пешего, то они, быть может, уже с час, как поджидают нас где-нибудь поблизости!
— Ничего не могу сказать на это, Хосе! — отвечал канадец. — Действительно, эти темные берега в высшей степени подходят для устройства засады. И я полагаю, что нам необходимо, по крайней мере, осветить наш путь по реке, чтобы ехать быстрее. Я сейчас поговорю об этом с команчем!
Результатом краткого совещания на счет этого предмета было то, что гребцы направили пирогу к берегу. Индейцы принесли с берега большой пласт дерна, который и приспособили впереди лодки на двух связанных древесных обрубках, затем, набросав сверху веток красного кедра, зажгли их. Получилось довольно яркое пламя, значительно облегчавшее путешественникам дальнейшее следование по реке.
XI. ТЕСНЫЙ ПРОХОД
Время от времени канадец брал горящую ветку и осматривал пройденный путь, между тем как горевший впереди костер освещал пространство перед пирогой.
Красноватый отблеск, бросаемый горящими ветками на фигуры индейцев, делал их похожими на раскаленные бронзовые статуи.
На берегах то и дело возникали и исчезали, подобно призракам, деревья, эти молчаливые свидетели плавания путешественников, между тем как ветви и стволы деревьев, покрывавших реку, попадая в освещенный круг, казалось, плыли в море огня.
Наступил тот предутренний час, когда все спит: и дикий зверь, возвратившийся с ночной охоты, и робкие животные, просыпающиеся только с зарей; когда сойка, первая из птиц, приветствующая наступление дня, еще погружена в дремотное оцепенение. Глубокое молчание спящей природы нарушалось лишь монотонным плеском весел, рассекавших воду.
Мрачное величие и торжественную тишину предутренних часов нарушил распростертый на дне лодки раненый команч. Лежавший до сих пор неподвижно и молча, он начал издавать время от времени глухие стоны, как будто душа его стремилась разорвать последние узы, приковывавшие ее к бренному телу.
— Ва-Ги-Та слышит голоса своих предков! — пробормотал раненый, пошевельнувшись.
— Что они говорят ему? — спросил Сверкающий Луч, переставая на минуту грести.
— Они велят ему петь предсмертную песнь! — отвечал команч. — Но Ва-Ги-Та не в силах этого сделать. Эти голоса зовут его к себе!
— Сверкающий Луч споет за Ва-Ги-Та, — тихо произнес молодой вождь, — но он будет петь, как поют на тропе войны.
После этого он тихо затянул заунывную песню, сопровождая ее в такт ударами весел. В ней воспевались подвиги умиравшего воина, его ум и смелость, выказанные в охоте за бизонами и в войнах с апачами. Этой песне вторило молчание ночи, еще более придавая ей печальной гармонии. Белые охотники не понимали, что пел индеец, но эти заунывные звуки пробуждали в душе канадца горестные мысли. Найдется ли у его Фабиана друг, которые облегчит его предсмертные минуты? Неоднократно слезы навертывались на его глаза при этих мыслях, и тогда старик спешил отвернуться, чтобы скрыть их от друзей.
Пирога продолжала идти по течению, бросая на берега красноватое отражение своего костра, начинавшего постепенно гаснуть. Отяжелевшие от сна глаза охотников все реже наблюдали за тем, что делалось позади.
Свет от костра медленно мерк, когда юный вождь кончил наконец свою песнь, после чего торжественная тишина ночи водворилась вновь.
Казалось, индеец ждал только этого момента, чтобы распроститься с жизнью. Последнее судорожное движение показало, что она готовилась покинуть это бренное тело.
— Ва-Ги-Та доволен, — пробормотал умирающий, — устами друга он ответил на призыв предков. Недолго он будет стеснять своих братьев! Сверкающий Луч доставит туда, — индеец, вероятно, разумел свой атепетль, — известие о смерти воина, которого он нашел на тропе войны!
Скорей прошептав, чем проговорив эти слова, индеец испустил дух на руках юного вождя. Некоторое время пирога продолжала плыть, но когда исчезли всякие сомнения в смерти Ва-Ги-Та, гребцы причалили.
Двое индейцев вышли на берег с шерстяным одеялом в руках. Наполнив его тяжелыми камнями и возобновив запас сухого дерева, они возвратились в пирогу и продолжили плавание.
Тело Ва-Ги-Та обрядили в его плащ, тщательно завернули в одеяло, как в саван, и опустили в воду.
В эту минуту оживившийся костер бросил яркий свет на то место, где только что исчезли останки воина.
— Великий Дух принял к себе душу храбреца! — произнес Сверкающий Луч. — Его тело укрыто от надругательства собак-апачей. Едем!
Повинуясь сильному взмаху весел, пирога очертила по воде широкую борозду, сгладив круги, еще расходившиеся над свежей могилой. Прошло несколько мгновений в глубоком молчании.
— Команч, — сказал вдруг канадец, обращаясь к вождю, — передай-ка мне горящую ветку. Я хочу удостовериться, не обманывают ли меня глаза, так как мне кажется, что сзади нас плывет больше деревьев, чем нам попалось навстречу.
Сверкающий Луч, взяв из костра горящую головню, передал ее канадцу. Тот повернулся и стал внимательно вглядываться в реку, оставшуюся позади них.
Какое-то подозрение, видимо, встревожило опытного охотника.
— Клянусь всеми святыми, — воскликнул он, — мы просто не смогли бы пройти через такую массу плавника, что плывет позади нас! Поверьте мне, апачи с умыслом нагромоздили его в реку!
В самом деле, при свете костра за кормой виднелось на некотором расстоянии множество плывущих деревьев, совершенно загромождавших реку.
— Странно! — промолвил Гайферос.
— Ничего нет странного для человека, знающего все хитрости, на которые способны индейцы! — возразил канадец. — Спроси-ка, если хочешь, у Хосе!
Испанец вполне согласился, что физически невозможно было их хрупкому суденышку пробраться невредимо сквозь такую массу ветвей и стволов.
— Ты прав, Розбуа! Негодяи скатили в воду все засохшие деревья, какие только нашли на берегу. Плавник настиг нас, пока мы останавливались для похорон Ва-Ги-Та. Это, несомненно, доказывает, что красные черти — не в обиду будь сказано тебе, команч, — намерены напасть на нас ниже по реке, отрезав предварительно отступление!