Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
Вода вспенилась от скачка оленя, и среди пены выделялась его голова с развесистыми рогами, но койоты не отказались от своей добычи, и самые храбрые бросились вслед за оленем в воду. С диким завыванием плыли десятки хищников за оленем, тогда как другие, более трусливые, рыскали по берегу, испуская жалобный вой.
Олень находился уже довольно близко от островка, как внезапно, будто по команде, оставшиеся на берегу койоты прекратили свои завывания и с испугом ринулись прочь.
— Эге, что там творится?! — изумился Хосе. — Отчего их обуял такой внезапный страх?
Едва бывший микелет успел высказать свое недоумение, как новое зрелище, представившееся глазам охотников, послужило ответом на его слова.
— Нагнитесь, нагнитесь, ради Бога! — прошептал он, первым подавая пример своим спутникам. — Индейцы тоже занимаются охотой!
Действительно, на равнине показались новые охотники, не в пример более опасные, чем койоты.
Дюжина диких мустангов, которых канадец и Хосе чуть раньше заметили направляющимися к водопою, теперь испуганно метались по равнине: за ними неслось несколько невесть откуда появившихся индейских всадников, сидящих на своих неоседланных лошадях подогнув колени почти к самому подбородку, чтобы предоставить полную свободу движениям своих лошадей. Сперва показались только три индейца, но мало-помалу число их возросло до двадцати. Некоторые были вооружены копьями, другие размахивали кожаными плетеными лассо, причем все испускали дикие вопли, служащие у них выражением и радости, и гнева.
Хосе бросил на канадца вопросительный взгляд, как бы желая выяснить, принял ли он во внимание подобную случайность, когда рассчитывал привить Фабиану любовь к бродячей жизни. Возможно, впервые за долгое время их совместных странствий он заметил во взгляде своего товарища смятение и неуверенность. И этот мрачный, но достаточно красноречивый взгляд послужил ответом на немой вопрос бывшего микелета.
«Это лишний раз подтверждает, — раздумывал про себя Хосе, — что слишком сильная привязанность в сердце самого отважного человека приводит его в трепет за судьбу того, кто ему дороже жизни; а потому такие люди, как мы, не должны иметь привязанностей. Даже такой храбрец, как Розбуа, и тот потерял присутствие духа!»
К счастью, наши охотники могли быть почти наверняка уверены, что даже опытный глаз индейцев не в состоянии отрыть их убежища, а потому, когда миновала первая тревога, вызванная неожиданным появлением краснокожих, они успокоились и хладнокровно стали наблюдать за движениями своих врагов.
В продолжение некоторого времени индейцы преследовали испуганных мустангов. Всевозможные препятствия, которыми изобилуют обманчиво кажущиеся совершенно гладкими равнины: рытвины, кочки, острые кактусы, не могли остановит этих неустрашимых наездников. Нисколько не замедляя бешеного галопа и не стараясь объехать препятствий, всадники перепрыгивали через них с неподражаемой ловкостью. Фабиан, будучи сам великолепным наездником, с восторгом наблюдал за удивительной ловкостью краснокожих; однако меры предосторожности, которые наши охотники вынуждены были принять, чтобы не привлечь внимания индейцев, лишали их возможности видеть целиком картину той удивительной и страшной охоты, предметом которой они очень легко могли сделаться сами, если бы невзначай выдали свое местопребывание.
Необозримые равнины, еще недавно погруженные в ленивую тишь и спокойствие, внезапно превратились в арену, на которой разыгрывались красочные, шумные и зловещие сцены. Почти доплывшему до противоположного берега оленю предстояло выйти на него и помчаться стрелой вперед в сопровождении стаи воющих койотов. Испуганные лошади носились по равнине, спасаясь от своих преследователей, испускавших пронзительные вопли, заглушающие вой хищников. Мустанги описывали всевозможные круги, пытаясь избежать лассо или направленного в них копья. Бесчисленные голоса эхо вторили завыванию койотов и разноголосому реву дикарей, сливавшихся в дикую какофонию.
При виде Фабиана, смотревшего горящими от удовольствия глазами на новое для него зрелище и совершенно забывшего об опасности, которой они подвергались, Розбуа старался вернуть себе обычное спокойствие и самоуверенность, благодаря которым он выходил цел и невредим из куда более серьезных переделок.
— Да, — заметил он, — городские жители никогда в жизни не увидят подобного зрелища; такое можно наблюдать только в пустыне!
Однако в голосе охотника против воли слышалось волнение, так что он вынужден был замолчать, чтобы скрыть свою тревогу. Он охотно пожертвовал бы не одним годом своей жизни для того, чтобы избавить свое дорогое дитя от подобных зрелищ. Тайное предчувствие близящейся беды еще более усиливало его тревогу. Зрелище хотя и не изменилось, но сделалось еще напряженнее, поскольку неожиданно появилось новое действующее лицо, которому предстояло сыграть короткую, но трагическую роль. То был всадник, и по одежде наши охотники тут же догадались, что это белый.
Индейцы сразу заметили несчастного и ринулись с восторженными криками за ним в погоню. Дикие мустанги, волки и олень исчезли в туманной дали, и на сцене перед островитянами остались только двадцать индейских всадников, которые полукольцом окружили незадачливого белого. Видно было, как он с отчаянием озирался, ища выхода из критического положения, но с трех сторон его теснили враги; оставалась свободной только сторона, обращенная к реке. Ему не оставалось иного выхода, как искать спасения в этом направлении, и он поскакал к просеке между деревьями, находившейся как раз против островка. К сожалению, упущенные им на размышления несколько мгновений дали возможность индейцам собраться вместе.
— Как пить дать, несчастный погиб, — проговорил Розбуа. — Слишком поздно: ему не удастся переплыть через реку!
— Друзья! — воскликнул Фабиан. — Неужели мы допустим, чтобы христианина растерзали на наших глазах? Неужели мы ему не протянем руку помощи?
Хосе вопросительно глянул на старшего охотника.
— Я отвечаю за твою жизнь перед Богом, — торжественно возразил канадец. — Если мы выйдем из нашей засады, то вряд ли уцелеем; бой будет слишком неравен; нас всего трое, а их двадцать. Жизнь трех людей, особенно твоя, Фабиан, дороже жизни одного человека, а потому мы вынуждены предоставить этого несчастного его собственной судьбе!
— Но ведь мы в полной безопасности здесь! — продолжал великодушно настаивать Фабиан.
— В безопасности? — повторил канадец. — Разве нас убережет от чего-нибудь эта хилая ограда из тростника, ивовых веток и травы? Неужели ты воображаешь, что листва непроницаема для пуль? Кроме того, индейцев пока всего двадцать, но если мы убьем одного из них, то немедля явится еще сотня-другая красных дьяволов! Господь да простит мне мою жестокость, но она необходима!
Фабиан не решился возразить против последнего веского довода приемного отца. Его правота была слишком очевидна, хотя Фабиану и не было известно, что большая часть индейцев была в это время занята осадой лагеря дона Эстебана. Между тем белый всадник летел стрелой к реке, сознавая, что его единственное спасение заключается в быстроте его лошади. Он теперь находился уже так близко от трех друзей, что они могли различить искаженные страхом черты его лица. И буквально в каких-нибудь двадцати шагах от реки петля лассо индейца захлестнула тело несчастного и сорвала его с седла. Он тяжело рухнул на песок.
II. ИНДЕЙСКИЙ ДИПЛОМАТ
Вслед за криками радости и торжества, сопровождавшими поимку несчастного пленника, на минуту воцарилась тишина. Наши три приятеля обменялись взглядами, выражавшими смущение и жалость.
— Слава Богу! — вздохнул облегченно Фабиан. — Они еще не убили его.
Действительно, пленник, хотя и с трудом, поднялся на ноги, и один из апачей снял с него лассо. Канадец и Хосе грустно покачали головами в ответ на замечание Фабиана.
— Тем хуже для него, — заметил Хосе, — он бы уже теперь не страдал больше; по молчанию, которое хранят эти краснокожие черти, видно, что каждый из них придумывает ему какую-нибудь замысловатую пытку. Поимка одного белого для них гораздо важнее, чем захват целого табуна, за которым они только что так рьяно гнались.