Лесной фронт. Дилогия
Шрифт:
— Товарищ младший политрук!
Услышав голос капитана, Терехин поднял бледное, осунувшееся лицо и посмотрел на нас.
— Вы почему мешаете врачу работать?
Политрук с трудом встал. При этом его немного повело в сторону – видимо, закружилась голова. Сотрясение мозга, подумал я, Терехин поймал стопроцентно. Однако, не обращая внимания на разрешение капитана не вставать, он упрямо поднялся на ноги. Правда, все же стоял привалившись спиной к дереву.
— Товарищ капитан. — Слова политруку давались с трудом. — Я просил врача привести вас и моих бойцов. Отпустить меня самого к вам он отказался…
— С вами, товарищ младший политрук, — перебил капитан, — мы уже все обсудили. И, насколько я помню, договорились, что вы дождетесь возвращения ваших бойцов с боевого задания. Впредь я вам, как командир отряда, в расположении которого вы в данный момент находитесь, приказываю не отвлекать врача от исполнения его обязанностей.
— С задания? — Судя по выражению лица, Терехин пытался что-то припомнить, а потом указал на меня: – Он тоже ходил на задание?
— Боец Найденов, как один из двух подрывников в моем отряде, тоже ходил на задание. Я помню ваши сомнения относительно него, товарищ младший политрук, но, исходя из доклада командира группы, Найденов полностью доказал свою верность Родине.
Это что же, политрук, пока меня не было, успел уже поделиться своими подозрениями с капитаном? Вот ведь какой бдительный оказался. Только пришел в себя, еле говорит, а сразу начинает указывать на меня как на возможного дезертира или, того хуже, вражеского шпиона!
— …На мине, заложенной им, — продолжал тем временем капитан, — подорвалась немецкая машина, в которой погибли вражеские солдаты. После взрыва Найденов, вместе с остальными бойцами группы, открыл огонь по противнику. Я думаю, этого хватит для того, чтобы снять с него подозрения?
По мне – так хватит с избытком. А Терехин, после речи капитана, долго молчал, переводя взгляд с него на меня и обратно. Но в конце концов он кивнул. Хотя я сомневаюсь, что бдительный политработник так легко от меня отстанет. Словам капитана он, конечно, поверит, но потом сам их перепроверит. И не один раз.
— Товарищ капитан, — продолжил после длительной паузы Терехин. — Я считаю, что нам необходимо продолжить идти на соединение с действующими частями Красной армии. И считаю, что вы, как командир Красной армии, должны поступить так же.
— Политрук. — Капитану было сложно стоять опираясь на костыль, и он, махнув Терехину, чтобы тот присаживался, и сам опустился на стоящий рядом чурбачок. — Мы уже ведь говорили с тобой на эту тему.
— Товарищ капитан. — Политрук упрямо продолжал стоять, заставляя капитана задирать голову. — Вы, как и я, давали присягу…
— Я помню присягу! — Капитан раздраженно, будто отметая слова Терехина в сторону, махнул рукой. — И продолжаю выполнять ее. Подумай сам, политрук! У меня восемьдесят бойцов, треть из которых ранена. Сколько дойдет до фронта? Сколько перейдет через него?
— Товарищ капитан… — Терехин попытался перебить капитана, но тот его проигнорировал.
— А с этими мне что делать? — Капитан, упорно не замечая попыток Терехина вставить слово, обвел рукой лежащих в лазарете раненых. — Пристрелить или здесь бросить? Пойми, политрук, если мы пойдем через фронт – большинство моих бойцов просто не дойдет. А остальные – лягут при переходе через линию фронта. Зачем зря гнать на убой людей, если каждый из них может бить врага и здесь? Мы же не в своем тылу сидим! Здесь немцев не меньше, чем в окопах на передовой.
Политрук уже не пытался перебивать. Он просто слушал, мрачнея лицом все больше и больше. Видимо, слова капитана, с моей точки зрения вполне логичные и обоснованные, до него не доходили.
— Когда на вас вышли в лесу, — продолжал тем временем капитан, — мои бойцы уничтожили вражеский аэродром, потеряв при этом только одного человека в перестрелке с вами. Вчера без потерь вернулась группа, уничтожившая немецкий мотоцикл и два грузовика. Мы воюем, политрук! Воюем не хуже, чем на передовой.
Терехин продолжал упрямо молчать. Видимо, его все же сильно ударило, если он не понимал простых вещей. Заклинило на мысли идти через фронт, и все.
— Товарищ капитан, — после паузы сказал он. — Если вы отказываетесь, я прошу разрешить мне вместе с моим отрядом продолжить идти к фронту.
Капитан грустно покачал головой. Судя по всему, в уме он всячески костерил упрямого политрука.
— Значит, так. — Взгляд капитана стал твердым и холодным. — Как командир этого отряда и старший по званию, я беру бойцов Найденова, Гримченко и Митрофанчика под свое командование. Вам, товарищ младший политрук, запрещается покидать расположение отряда до полного выздоровления. Приказ ясен?
Терехин молчал. Только упрямо посверкивал глазами в сторону капитана. Поборовшись некоторое время с ним взглядами, но потерпев поражение, он посмотрел на нас, видимо в поисках поддержки. Мы молчали. Саша Гримченко, потупив взгляд, смотрел себе под ноги. Лешка вдруг заинтересовался лежащим неподалеку раненым. А я молча переводил взгляд с капитана на политрука.
— Я спрашиваю, приказ ясен?
Терехин кивнул. Впрочем, я сомневаюсь, что он сдался. Не тот это человек, чтобы так просто отступить. Думаю, с политруком у нас еще будут проблемы. По крайней мере, доставать капитана просьбами разрешить ему уйти он вряд ли перестанет. А может быть, и самовольно попытается ускользнуть из лагеря. Упрямый человек. Сильный, твердый, упрямый человек.
* * *
Когда мы возвращались к командирскому шалашу, я заметил там скопление людей. На небольшом пятачке перед входом в обитель нашего командира собралось почти все население партизанского лагеря. Из толпы то и дело доносились шуточки, и в ответ на них раздавался смех. Завидев командира, партизаны немного примолкли и расступились, и нашему взгляду открылась куча оружия и прочего добра, возле которой стоял Митрофаныч. Оказалось, что перед тем, как мы отправились проведать Терехина, капитан приказал Митрофанычу собрать захваченные в нашей вылазке трофеи. Почему он не сделал этого раньше – не знаю. Возможно, был занят какими-то другими делами, а может, увидев наше состояние, решил дать бойцам сначала время для отдыха.