Лесной фронт. Дилогия
Шрифт:
— …Днем фашисты ездят. — Пришедший говорил шепотом, но, скорее всего, просто чтобы не шуметь, а не скрывая тему разговора от окружающих. — Вчера проехали четыре группы: утром – бронетранспортер и два грузовика, ближе к обеду – три грузовика, и под вечер – по два грузовика. Перед каждой – мотоцикл.
— А в машинах шо было? — Это уже Митрофаныч.
— В основном немцы. А что в тех, которые под вечер ехали, — не рассмотрели. Но вроде немцы там тоже были. Слышали, как смеются, суки.
— Ладно, — после минутного молчания прошептал Митрофаныч. — Ваську ты де оставил?
— Он задержался там. Скоро должен быть.
— А машины откуда ехали?
— Днем – по-разному. А те, что под вечер, —
— Хорошо. Как придет – отдыхайте. А утром посмотрим, шо там можно сделать.
* * *
— Значит, так, ребятки, дорога, на которой засаду будем ставить, где-то в полуверсте отсюда. Так шо – не шуметь. Пойдем под вечер, чтобы ночью уходить. Ночью-то немец в лес не сунется. Сейчас все тихо сидим тут, а я с ребятами, — он кивнул на двоих присоединившихся ночью к отряду, — и Валентин Санычем пойду посмотрю, что там и как.
Не дождавшись вопросов и предложений, Митрофаныч в сопровождении указанных бойцов скрылся в лесу.
Днем мне было откровенно скучно. Я взял у кого-то кусок лепешки и позавтракал, запивая сухой хлеб водой из фляги. Немного полежал, пытаясь уснуть, но на этот раз сон не шел. Потом разрядил карабин, попытался снова зарядить его из обоймы. Получилось только с третьей попытки. Снова разрядил, вытащил затвор, поставил его на место, зарядил… Набил снова опустошенную планку обоймы. Потом достал из мешка и разобрал взрыватели М-50, которые прихватил для 50-миллиметровых мин. Выбросил всю механику, оставив только заряд детонатора и капсюль. Ударники и пружины сложил в карман. Снова полежал… В общем, убивал время как мог. Очень не хватало сигарет. Хотя я не заметил, чтобы в нашей группе хоть кто-то курил. Или здесь собрались одни некурящие, или ни у кого тоже не было табака, или не курили в целях маскировки.
Митрофаныч вернулся, когда солнце уже начало свой путь к западу. Вместе с ним пришел и старшина. Двух разведчиков, с которыми они ушли, видно не было.
— Подъем, ребятки! — скомандовал Митрофаныч. — Идем тихо.
Все поднялись, похватали оружие и мешки. Оглядев группу и убедившись, что все в порядке, Митрофаныч без слов развернулся и пошел в лес. Старшина подобрал свой мешок, оставленный утром на поляне, и зашагал рядом со мной. Никто не разговаривал. Все старались шуметь как можно меньше.
Минут через десять, когда, по моим прикидкам, мы уже вплотную приблизились к дороге, послышался треск мотоциклетного мотора. Все, без команды, залегли и, хоть дорога отсюда и не просматривалась, попытались заползти в хоть какое-то укрытие. Я лежал за жиденьким кустом и напряженно вслушивался в доносящийся шум. Вот звук достиг пика и начал удаляться. Тут же в него вплелся новый звук – отдаленный рев мощных моторов. Это что такое едет? Танки, что ли? Рев все приближался.
— Грузовики, — шепнул мне лежащий за соседним деревом старшина. — Три штуки.
Я кивнул и продолжал вслушиваться в рев моторов. Звук приближался медленно. Судя по всему, гнать по лесной дороге водители не решались. Вот они проехали мимо нас. Я каждую секунду ждал выстрелов. Казалось, что густая лесная растительность нас абсолютно не скрывает. Вот-вот кто-то из сидящих в машинах увидит нас и прозвучит крик на немецком. Интересно, что он закричит? «Алярм!» или «Фойер!»? Или просто выстрелит, а потом из кузовов посыплются люди в «фельдграу», вскидывая на ходу винтовки и посылая пули в лежащих за ненадежными укрытиями партизан? И конечно, первая же пуля прилетит мне. Хотелось как можно плотнее вжаться в землю, стать плоским, как камбала, и маленьким, как муравей. Но одновременно я не мог заставить себя опустить голову. Глаза, отказываясь повиноваться вопящему внутреннему голосу, продолжали всматриваться в листву, пытаясь хоть что-то разглядеть. Звук стал постепенно удаляться. Я, заметив, что все это время не дышал, шумно вздохнул и расслабленно уткнулся лицом в землю. Повернул голову в сторону старшины и наткнулся на хитрую ухмылку.
— Штаны хоть сухие? — ехидно осведомился старшина.
Я проигнорировал вопрос и отвернулся. Звук моторов все удалялся. Когда он совсем стих, мы лежали еще минут двадцать. Под конец мне это жутко надоело. Уже ничего не слышно – зачем на земле валяться? У нас что – других дел нет? Еще и жутко кололся какой-то сучок, неведомым образом заползший под мой живот. Но вот ожидание закончилось, и Митрофаныч, убедившись, что все тихо, поднялся с земли и махнул рукой.
Осторожно, стараясь не шуметь, мы вышли на вершину небольшого холма, с противоположной стороны которого виднелась дорога. Я огляделся. Место было очень интересное и явно загодя кем-то из партизан присмотренное для засады. Метрах в пятидесяти, вдоль пологого склона, из леса выныривала грунтовка, прямая слева, она, огибая поворотом склон, исчезала где-то справа. Через дорогу, чуть левее, просматривалась небольшая, заросшая травой поляна, а за ней низинка, напоминающая овражек. Вдоль дороги и на холме деревья стояли не особо густо, но вполне достаточно плотно для того, чтобы укрыться, а обочины и низинка заросли густым кустарником.
Митрофаныч, прячась за стволом дерева, внимательно осматривал местность. Придя к решению, он повернулся к нам.
— Три человека и пулемет – туда. — Он махнул рукой в сторону поворота. — Заляжете там, шоб простреливать дорогу вдоль. Как рванет – стреляйте.
Четверо бойцов, один с ДП, кивнули, но остались стоять на месте.— Трое заляжут с другой стороны овражка. Смотрите, шоб немец не ушел через него в лес. Отстреливайте поначалу токо тех, хто в овраг полезет. По три человека с обеих сторон дороги туда. — Он махнул рукой влево. — Ляжете шагов за тридцать вперед от места, где мины поставят. Остальные остаются здесь, на холме.
Все кивнули, показывая, что боевая задача понятна.— Еще двое – шагов на триста вперед по дороге. Ваш – мотоцикл. Теперь вы. — Митрофаныч повернулся к нам со старшиной: – Мины ставить будете за сто шагов от поворота.
Мы кивнули, а я спросил:— Я там еще на обочинах пять штук поставлю, можно? Немцы, если с машин прыгать будут, — в лес же побегут или на обочинах залягут. Может, подорвется кто-то.
— Хорошее дело. Ставь свои мины. — И отвернувшись, спросил: – Всем все понятно? Стрелять, только когда головная машина подорвется. А хто за овражком лежать будет – только ежели немец через овраг побежит. А если ехать будут не со стороны поворота, не стрелять и скрытно уходить в лес. Соберемся потом там, где вы день просидели. Давайте, ребятки, по местам.
Группа рассыпалась, и бойцы стали исчезать в лесу, каждый в своем направлении. Мы со старшиной, оставив карабины на холме, сбежали вниз на дорогу. Я напряженно прислушивался, вдруг снова раздастся звук моторов. Но было тихо. Только обычные лесные звуки – шелест листвы, пение птиц да жужжание всяких мошек. Где-то еще долбил дятел. Мы отошли на указанные сто шагов, и старшина присел на правой обочине.
— Мины в колею ставь. Мотоцикл поуже грузовика будет – поедет, скорее всего, по центру.