Лесной фронт. Дилогия
Шрифт:
— Вот и я говорю, — обрадовался первый, — что мы на фронте нужнее!
— А тут мы что, без дела сидим? И немцев бьем, и разведку проводим…
— Никто нас за фронт перебрасывать не будет.
Спорящие замолчали, прислушиваясь к новому, спокойному голосу.— Сами подумайте, разве стали бы нам столько всякого присылать, если б забрать хотели?
Все молчали, обдумывая сказанное. Насладившись паузой и произведенным эффектом, говоривший продолжил:
— Мы патроны и взрывчатку все утро таскали. Зачем, если нас перебрасывать за фронт собираются? Значит, не собираются. Значит, думают,
Невдалеке от спорящих собралась еще одна группа – на этот раз человек тридцать. Чем они там занимаются, я не видел, но стояли партизаны тихо и будто прислушивались к чему-то. Мне стало любопытно. Дожевав свой завтрак (или уже обед?), я отправился к ним. Когда я подходил, на меня лишь бросили мимолетный взгляд и снова вернулись к своему занятию.
— «…Это сильно поколебало дух немецкой пехоты, которая предпочитает двигаться вперед лишь в том случае, если ее прикрывает броня, — услышал я монотонный голос из глубины группы. — На Смоленском и Невельском направлениях фашистское командование сосредоточило свои лучшие, отборные дивизии…»
Читают? Раздавшийся шелест бумаги подтвердил мои предположения – в глубине толпы кто-то читал газету. Значит, кроме хлеба насущного и еще более насущных для нас патронов и взрывчатки, командование прислало нам и пищу духовную. В виде свежей, или относительно свежей, прессы. Газеты я в своем времени читал редко, но здесь стало действительно интересно.
— «…немало вражеских танковых полков в результате огромных потерь стали обычными пехотными частями, лишь формально сохранившими название «танковый полк», — продолжал тем временем читающий. — Двадцатая танковая дивизия только под селением К. оставила на поле боя около семисот трупов и более двухсот разбитых танков. К концу июля в ней было всего четыре десятка боевых машин, а в девятнадцатой танковой дивизии их не осталось вовсе. Под Витебском был разгромлен…»
Перечисление вражеских потерь в Белоруссии, особенно среди танков противника, вызвало у бойцов бурю ликования. На особенно громко радовавшихся шикали и просили, иногда не совсем в цензурных выражениях, не мешать человеку читать, а остальным – слушать. Но настроение поднялось у всех. Даже у меня, хотя я и сомневался в объективности этих статей.
С бойцами, изучающими газету, я простоял около двадцати минут. Кроме событий в Белоруссии, прочитали еще о Всеславянском митинге в Москве («Я же говорил, что врали фашисты, когда хвастали, что Москву взяли!» – выкрикнул кто-то из толпы), статью о грабежах и разрушениях, чинимых немцами на захваченной территории, вызвавшую гул возмущения среди слушателей, и англо-американскую декларацию о борьбе с гитлеровской Германией. Пока читали газету, я наблюдал за реакцией партизан на услышанное. Знаете, в моем времени – в будущем – со всех сторон раздаются крики о пропаганде, о том, что от народа скрывали правду… И вообще создается какой-то пренебрежительный ореол вокруг советской прессы. Так же считал и я, презрительно отметая все «вести о победах». Но сейчас, видя искреннюю радость на лицах отрезанных от внешнего мира бойцов, услышавших о победах Красной армии, и их негодование по поводу бесчинств немцев, описанных в газете, я понял, что по-другому ведь и нельзя было. Пусть информация была неполной. Пусть цифры из статей о победах раздуты, а поражения упоминаются лишь вскользь или не упоминаются вообще. А вы представьте, что вместо статьи, красочно расписывающей потери немцев, напишут, что Смоленск, скорее всего, придется сдать, оборона вокруг Киева трещит по швам, враг подходит к Ленинграду и рвется к Москве. Какая будет у них реакция? Куда денется боевой дух, всколыхнувшийся от хороших новостей? Может, если б
Газета была дочитана до конца, и читающий объявил, что лавочка закрывается. Бойцы разбились по кучкам и принялись обсуждать новости. А я опять оказался перед вопросом, что делать дальше. Вступать в обсуждение новостей не хотелось – ну его, еще ляпну что-то не то! Немного поразмыслив, я решил разыскать Колю и узнать о снаряжении, доставленном нам этой ночью.
Коля, как я и предполагал, был на нашем складе. Не на том, который – общий. Тем заведует Горбунов. А на складе нашего взвода, где мы хранили взрывчатку и всякое оборудование для взрывных работ. Сейчас Коля проводил инвентаризацию, что-то отмечая карандашом в сильно потрепанном блокнотике.
— Проснулся? — поприветствовал он меня и снова уткнулся в свой блокнот. — А мы здесь переписываем подарки.
— И как успехи? — поинтересовался я. — Работать с этим можно?
— Еще как можно! Тола нам теперь моста на три хватит! — Коля явно радовался полученному снаряжению. — А потом еще пришлют!
— И что нам Родина прислала? — спросил я, запоздало подумав, что со словом «Родина» в шутках надо бы поаккуратнее.
— Тола почти полтонны, — начал перечислять Коля, сверяясь с блокнотом, — электродетонаторы, нажимные взрыватели, провод электрический, шнур огнепроводящий, подрывные машинки…
Пунктов в «меню» оказалось не меньше пятнадцати. Родина таки хорошо позаботилась о нас, решив поддержать своих бойцов, оказавшихся глубоко во вражеском тылу, по полной программе. В списке не хватало только готовых противотанковых и противопехотных мин – видимо, решили, что загружать самолет такими тяжелыми штуками нецелесообразно. А всего остального – да, в достатке.
— Ну и что мы с этим добром будем делать? — спросил я, когда Коля закончил зачитывать перечень подарков из-за линии фронта. — Мысли есть?
Никаких предметных мыслей не было. Разве что смотаться до железной дороги и посмотреть, не восстановили ли немцы мост. Ну и обычные наши методы применения взрывчатки – закладка фугаса на дороге, подождать, пока кто-то проедет, и взорвать его. Хотя припомнил Коля и мою идею с минированием автомобилей противника. Теперь, когда ситуация с материалами у нас наладилась, он пообещал выделить мне все необходимое. Впрочем, хороших идей не было и у меня. Для того чтобы придумать, что взорвать, надо хотя бы знать, где это что-то находится. А карты-то у меня не было. Выслушав мысль о необходимости карты для поиска целей, Коля со мной согласился и пообещал поговорить с командиром. Вроде бы новые карты были доставлены с грузом, и Коля собрался попросить в наше распоряжение одну из них. Сильно сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, но попытка – не пытка.
По внезапно наступившей тишине и взглядам, направленным мне за спину, я понял, что в нашем овражке появился кто-то чужой. Это оказался один из прилетевших ночью.
— Даниил Певцов, — представился подошедший к нам высокий стройный человек в новенькой форме и с висевшей на груди фотокамерой, — из газеты «Красная звезда». Где я могу найти сержанта Сердюка?
— Это я, — отозвался Коля. — Можно просто Коля.
— Вы-то мне и нужны! — обрадовался корреспондент. — Товарищ Трепанов сказал, что вы можете рассказать в подробностях о взрыве железнодорожного моста у Александрии.