Лесной исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья
Шрифт:
20/XII. Делегации от школ. Телеграммы.
1945 год.
22/III. Звание Заслуженного Учителя.
9/V. Капитуляция Германии. «Праздник Победы».
13/V. Посадили 100 гнезд картофеля на старом месте. Очень холодно и солнечно.
4/XI. Получила медаль «За доблестный труд во время Отечественной войны». Очень торжественно.
1946 год.
21/IV. Пасха. День пасмурный, во дворе очень грязно, еще много снегу. Холодно. Зима была долгая и холодная.
1947 год.
Работаю в Окружи. Изб. Комиссии по выборам.
21/IV. Сдала в Собес бумаги на получение персональной пенсии.
8/XI. Большой вечер в доме Учителя. Пенсия есть в размере 500 р. Везде почет и в районе, и в городе. Здоровье хорошее. Езжу в Университет. Опять работаю в Избир. Районной комиссии.
16/XII проведена денежная реформа и отменены карточки. Много шуму, волнений.
20/XII 1948 года получила 2-й орден Ленина. Весь декабрь простоял мокрый и бесснежный.
1951 год.
Была больна всю зиму. В школе не работаю. Ходили две группы девочек на занятия.
29/IV. Пасха. Очень жарко. Вечером сильная гроза.
1952 год.
7/II. Я больна с 24/XII 51 г. сердцем. Сейчас еще на бюллетенях. В школе больше заниматься не буду.
5/IV. Весь март стоял яркий солнечный, очень морозный; ночью доходило до минус 26. Выпало очень много снега. Первые дни апреля тоже морозные.
У меня занимаются девочки 5 а класса – 2 группы.
Здоровье плоховато.
12/IV. Очень тает, во дворе вода. Здоровье плохо.
Последняя запись в дневнике датирована 6/XI 1952 года: «Потерялся Мусий». Речь шла о коте по имени Мусий Иванович, подаренном 7 февраля 1952 года. «Мусий Иванович очень интересный шаловливый кот», – записала Шабунина 5/IV 1952 года…
Из блокадных воспоминаний Валентины Павловны Шек-Иовсепянц (Кожановой)
До войны наша семья жила в Вологодско-Ямской слободе близ Автово. К сентябрю 1941 года мы оказались вблизи линии фронта, и Жуков своим приказом от 10 сентября велел в 24 часа освободить прифронтовую территорию от жителей.
Переезжали мы 12 сентября. Путь лежал на другой – северный – конец города, в Лесной, где на Английском проспекте, 16 (ныне – ул. Пархоменко), с давних пор жила наша родственница Екатерина Сергеевна Гусева с сыном Евгением. Всю войну она служила медицинской сестрой в действующей армии, а ее сын Евгений ушел на фронт добровольцем и погиб…
Для переезда в Лесной нам выделили грузовую машину, и все, что могли, мы нагрузили в нее. Я с тетей ехала на трамвае № 9, который ходил от Нарвских ворот до Политехнического института. А мама через весь город вела нашу корову. Правда, держали мы ее недолго: когда начался голод и корову стало нечем кормить, пришлось ее забить.
Оказалось, мы очень вовремя покинули Вологодско-Ямскую слободу. Как мы узнали потом, спустя несколько дней после отъезда возле нашего дома упала фугасная бомба и буквально оторвала от него целый кусок. Страшно даже представить, что могло случиться, если бы мы оставались там. Так мы стали жителями Лесного. Думали – ненадолго, оказалось – навсегда…
Комната Екатерины Сергеевны была маленькая, а семья наша большая: отец, мать, бабушка, папина сестра, ее дочь и я. Нас поселили в комнате Аполонии Адольфовны Гебровской, которая занимала вместе со старенькой мамой площадь 33 кв. метра. На 12 сентября 1941 года в этой комнате было прописано восемь человек, a 11 апреля 1942 года осталось только четверо. Все остальные умерли в первую блокадную зиму от голода. Кроме этого, в квартире умерло еще два человека.
В Лесном не было таких обстрелов, как в Автово, но с 8 сентября ежедневно происходили массовые бомбежки. Сперва мы прятались в щели, а потом привыкли ко всему.
Папа работал на Кировском заводе, мама – почтальоном в 18-м почтовом отделении, оно находилось в деревянном одноэтажном здании в парке Лесотехнической академии. Меня записали в 4-й класс школы № 112 на Английском проспекте. Однако ее помещения заняла воинская часть, и все ученики 112-й школы в первую блокадную зиму ходили в школу № 109 в Железнодорожном переулке. Занятия велись нерегулярно, но главное – нас там кормили. Правда, учебный год нам все-таки засчитали.
Зимой 1941/42 годов я ходила рано утром в магазин за хлебом. В блокаду жители были прикреплены к определенным магазинам. Наш дом прикрепили к магазину, который находился в районе современной Светлановской площади. Он располагался между Светлановским рынком и пожарной частью и назывался в народе «горелым». И вот я, в свои 12 лет, шла по Большой Объездной, сворачивала на 2-й Муринский, в магазине стояла в очереди и, прижав к груди паек на папу, маму и меня – 500 грамм хлеба, несла домой. Этот кусок мы разрезали на маленькие кусочки и подсушивали на буржуйке.
Мне было всего 12 лет, но один эпизод блокадных дней до сих пор стоит у меня перед глазами. В январе 1942 года против нашего дома по Большой Обездной сломали деревянный дом, и молодую женщину с маленькой, вероятно, пяти-шестилетней, девочкой, подселили в нашу комнату. Я принесла из магазина хлеб, папа режет его на маленькие кусочки, чтобы подсушить, а эта малютка, которая еле доставала до стола, своим маленьким пальчиком подбирает еле заметные крошечки хлеба…
Новый учебный 1942/43 год, мы начали не в здании школы № 112, а в двухэтажных домиках по Большой Объездной улице, 11. Это были два совершенно одинаковых особняка. В каждом по четыре больших помещения, кухня, маленькая комната при кухне (вероятно, раньше она отводилась для прислуги). Парты и школьное оборудование мы переносили сами, нам помогали солдаты.