Лесной шум
Шрифт:
Мы прошли между грядами, перелезли через прясло огорода. Ило, шныривший перед нами, куда-то исчез. Дорога не широка, но удивительно чиста, тверда, камениста. Лес стал по обе стороны сплошной зарослью.
Вдруг тявканье собачонки донеслось из лесной глубины.
Анти остановился и снял ружье с плеча.
— Пю, — усмехнулся он, — вот, Ило карош: пю!
Что-то фыркнуло, встрепенулось.
В тот же миг рябчик, почти не махая крыльями, плавно пронесся через дорогу и исчез в зеленой чаще.
— Риляй, — кричал Анти, — ругой пю!
И выстрелил сам. Комок сырых перьев упал, безжизненно цепляясь между ветвей.
А я стоял с патронами в кармане. Мне не верилось, что так близко от дома, у самого огорода может быть сторожкая лесная дичь, и я шел с незаряженным ружьем.
— Риляй надо, — улыбаясь, но с упреком твердил Анти, запихивая рябчика в сетку, — Ило очень карош. Ило мэтсо гоняй.
— Ну это врешь, брат. Глухаря ему не достать.
Анти подбежал к сосне и стал на четвереньки.
— Ило так делай: гау-гау! Мэтсо так делай: пш-пш!
Он представлял, как собака прыгает, лает под деревом, а глухарь, вытянув шею, хлопает крыльями и шипит на собаку. Ну, да, я знаю, так делают с глухарем сибирские лайки, умницы-собаки, но такому криволапому песику, где же ему научиться. Не может быть.
Лес дышит могучим благоуханием. За его зеленой стеной, слышно, бьется огромная вода. Водопада не видать, но это его мельчайшие брызги донеслись сюда в румяной свежести утра или капли росы повисли на лапах-ветвях старых елей?
— Стоп, — тихонько командует Анти и торжественно поднимает руку, — мэтсо!
Собачонка взвизгивает где-то раз, заливается лаем и опять визжит.
— Стоп, — повторяет Анти, — смотреть надо.
Он уползает в чащу.
После промашки с пустым ружьем Анти не доверяет моей охотничьей сноровке, я это вижу. Что ж делать, прозевал рябчика, верно. Теперь все в порядке? Я готовлюсь подходить к глухарю, но выползает Анти, машет рукой, смеется.
— Баба-мэтсо, мама-мэтсо, мальчик куус, так делай!
Он вытаращивает глаза, надувается, пыхтит, хлопает руками, точно крыльями, изображая, как глухарка охраняет свой выводок. Он загибает один за другим шесть пальцев:
— Мальчик-мэтсо куус, понимай?
Ну, как не понять: шесть птенцов-глухарят. Что делать?
Стрелять не будем, только посмотрим.
Осторожно ползем под кустами, и тонкие их ветки брызжут, обильно стряхивая холодные капли. Все тихо. Слышно, как пчела жужжит. Где, около какого цветка вьется она на прозрачных крыльях? Это что? Как будто курица тихонько клохчет? Старая крупная клуха: басистый хриплый голос.
Вдруг что-то лопнуло, разорвалось, затрепыхалось в воздухе. То взлетела глухарка, за ней разом, стаей, резко поднялись ее молодые. И громкое квоканье встревоженной птицы слилось с каким-то воем, визгом, рычаньем, лаем. Анти вскочил, побежал, скрылся за деревьями, там грянул выстрел.
— Убил? Во что стрелял, где Ило?
— Опять такой, — орал Анти, мешая финские и русские ругательства, — Ило хватай, убежал! Сатана пергаля!
Он трепал себя за ухо, показывал, какие когти, какой длинный хвост у лесного хищника. Ило кого-то схватил или на него кто-то напал, когда он подбирался к своей добыче? Следов не найти в летнем лесу.
Мы постояли, послушали: молчит зеленая глубина. Пока мы выходили на дорогу, Анти рассказывал мне много, я понял мало. В рассказе, кроме показывания когтей и хвоста, часто повторялось название врага, не очень мудреное слово, но записать его было не на чем.
На дороге мы остановились, подождали. Тут откуда-то, как тень, вынырнул Ило и, виляя хвостом-кренделем, положил к ногам своего повелителя довольно крупного глухаренка.
— Вот, Ило все понимай, — гордо повторял Анти, — мальчик-мэтсо карош, давай сюда. Палякатарилла!
Это он благодарил свою собачку будто бы по-русски, чтобы и я понял.
Впрочем, Ило, не дослушав благодарности, убежал.
А с кем он, Ило, дрался? Я так и не узнал, дома у Анти спросить о том не пришлось. Но я думаю, что и тогда в курятнике ценой разорванного уха Ило добычу у врага отбил.
ХАРИУСЫ
Усаживаясь в тележку на станции Иматра, я всегда подмигивал вознице и спрашивал совсем по-фински:
— Эй суймить?
Анти, щуря крошечные глазки, улыбался, также подмигивал и неизменно отвечал:
— Эй. Суймить эй!
По правде говоря, я не знаю, что это значит: ни «эй», ни «суймить».
Тогда считалось, будто я спрашиваю, клюет ли рыба, Анти же мне отвечает, что нет, не клюет. Но я повторял странные слова, как попугай, и не думаю, чтобы Анти понимал по-русски больше, чем я по-фински.
Это не мешало нам вести длинные и оживленные беседы.
Гостиницу мы давно выпустили в трубу. Это значило, что прямо с поезда я ехал к домику Анти, на берег Вуоксы, с тем, чтобы в свое время есть и спать там, не занимая никакого номера. Впрочем, проезжая мимо гостиницы, мы не забывали подмигнуть:
— Эй суймить?
— Эй, эй. Суймить эй!
При этом мы всегда хохотали.
Возможно, что странные слова означали и не один только клев рыбы.
Обращение с настоящей английской удочкой Анти знал в совершенстве. Он вынимал из чехла этот деликатный инструмент, складывал тщательно и осторожно его части, продевал в кольца леску, проверял, надлежащий ли звук дает при вращении катушка, выбирал из коробки, смотря по обстоятельствам, красную или синюю рыбку. Но в июле, преимущественно в середине этого месяца, бывают дни, когда, подмигнув наиболее ядовито, Анти презрительно хлопает по коробке: