ЛЕСНОЙ ЗАМОК
Шрифт:
Тем не менее эти две молодые женщины — кормилица и императрица — делали всё от них зависящее, чтобы не докапываться до истины. И сам Ники тоже. Как мне представляется, он не без удовольствия решил, что настолько крупная, что она не казалась ему новорожденной, Ольга, повинуясь здоровому инстинкту, предпочитает материнскому молоко здоровой русской крестьянки. Я же, будучи отъявленным циником, полагаю, что обеим женщинам — при всех их кардинальных различиях — пришлась по вкусу эта неожиданно открытая (хотя и обставленная всевозможными предрассудками) телесная связь.
В любом случае, менее чем через полгода половая жизнь супругов возобновилась.
Петербург, 29 марта 1896
… Мой сладкий Ники, словами не выразить, как глубоко я люблю тебя — все сильнее и сильнее, с
Ники так великодушно отнесся к тому, что вместо наследника престола Алике подарила ему девочку, что и сама императрица, к собственному изумлению и восторгу, начала чувствовать «стремительное сердцебиение» в минуты, когда он был с нею, и это произошло впервые, или, по меньшей мере, мне кажется, что впервые. Кроме того, телесные взаимоотношения меняются и мутируют. Скажем, Ольга смирилась с материнским молоком и теперь брала у Алике грудь, даже в те мгновения, когда та пила утренний кофий с императором.
Главное же внимание мы по-прежнему уделяли предстоящей коронации. Предстоящей и уже близящейся. Уместно добавить, что всех присутствующих на месте события бесов охватил восторг вдохновения пополам с ужасом ожидания. Когда беснуется простая толпа, это одно дело, а когда великое множество народа, собравшееся на грандиозную церемонию, понятно, совершенно другое.
Коронация должна была пройти в Москве 4 мая, и весь город украсили двумя гигантскими вензелями — «Н» (Николай) и «А» (Александра). Для зрителей предполагалось воздвигнуть трибуны и смотровые площадки; были предусмотрены также фальшивые фасады — огромные вывески, призванные скрыть от взора на царском пути самые безобразные городские строения. Москву захлестнула волна пришлого люда, в том числе и заморского. Москвичи, живущие в домах, мимо которых пролегал царский путь, сдавали «смотровые помещения» любопытствующим. Место у окна, выходящего на улицу, стоило — на время от рассвета до заката — двести рублей. Извозчика можно было нанять только на месяц, и это влетало уже в тысячу двести. И бесполезно было спорить, доказывая, что извозчик нужен лишь на неделю или что за такие деньги можно купить дюжину хороших лошадей. Даже скромное место далеко не в первом ряду на сколоченной наспех трибуне стоило от десяти до пятнадцати рублей, и жаловаться на это было некому. А за отдельный балкон просили все пятьсот.
Нелегко было и поселиться в гостинице. Власти заранее забронировали целые этажи для иностранных гостей королевской крови, представителей дипломатического корпуса, вельможных особ, знаменитых писателей и художников, банкиров, магнатов и олигархов. Французы, преисполненные решимости произвести впечатление главных и самых надежных союзников русского царизма, пошли на расходы в размере двухсот тысяч рублей. Главными союзниками еще совсем недавно были немцы, а сейчас их дипломаты сняли в окрестностях Москвы дворцового типа усадьбу всего за семь тысяч, причем наметили устроить там даже не бал, а всего лишь музыкальный вечер. Возможно, немцы рассчитывали на непогоду, однако тут они просчитались. Открытие торжеств прошло 9 мая под безоблачным небом.
Военный парад не должен был уступать самым величественным образцам прошлого. Ники с Алике предстояло въехать в Кремль через Спасские ворота, предварительно проделав путь примерно в десять километров из временной резиденции в Петровском замке. Поскольку никто не делал тайны из того, что этому событию предстояло затмить знаменитый въезд Людовика XIV в Реймс в 1654 году, процессия должна была продемонстрировать всему миру воистину безграничные возможности Российской империи. Первыми ехали казаки в алых мундирах с серебряными эполетами, синих штанах и черных сапогах для верховой езды; следом — азиатские князьки из регионов с непроизносимыми названиями в одеждах, каких испокон веков не видывали в Европе; сама эта экзотика властно напоминала о том, сколько далеких варварских земель завоевали русские за последние несколько столетий.
За азиатскими князьками ехал главный церемониймейстер коронации в сопровождении двенадцати высших сановников, двадцати пяти камергеров, членов суда и Государственного совета, а уж за этой высшей знатью — полки императорской конной гвардии.
Чуть ли не в самом начале процессии ехал сам Ники, родившийся, как перешептывались в многотысячных толпах, 6 мая, то есть в день св. Иова, один из самых скорбных дней в православном календаре. Никому не хотелось бы повторить судьбу этого многострадального святого.
Знал о дурной примете и сам царевич. В первые недели помолвки он счел своим долгом предостеречь Алике, а та возразила, заметив, что ее долг — во всех злоключениях быть с ним рядом. Их взаимное согласие позволит преодолеть и это зловещее предзнаменование. Таково испытание, ниспосланное им Господом. Так она это восприняла. Богу угодно, чтобы они любили друг друга столь пылко, что им не придется страдать, подобно Иову, особенно если они возлюбят Господа еще сильнее, чем сей великомученик.
Все это я узнал в день, когда они прибыли в Кремль. Мне наконец-то удалось проникнуть в сознание Ники, окруженного таким ангельским сонмом, видеть какой в хранителях у одного-единственного человека мне еще не случалось. И все же в этот день, когда он торжественно проехал десять километров от Петровского замка до Спасских ворот Кремля верхом на белой английской кобыле, я получил доступ к его мыслям. Доступ, увы, не слишком удобный, но, так или иначе, это была щель в практически неприступной стене. Слава Маэстро! За десять лет до этого, когда цесаревичу было всего восемнадцать и он числился кадетом, ему довелось провести несколько веселых вечерков с одной из наших бесовок. Она предстала перед ним в образе проститутки-цыганки. И, поскольку Наглые опекали его тогда еще далеко не столь плотно, Маэстро удалось проторить узкую, но надежную тропинку в глубь его сознания.
Сейчас, будучи избран ступить на эту с таким трудом проложенную стезю, я проник в мысли Ники, когда он, уже в непосредственной близости от Кремля, выехал на Тверскую.
Меня поджидали сюрпризы. Ники вспоминал те годы, когда он, такой молодой, служил в чине полковника в собственной лейб-гвардии, и на какой-то миг (не больше) ему подумалось, что он был бы счастливее, останься он навсегда в этом подобающем ему ранге. Во всяком случае, ликующие кличи гвардейцев его сегодня пугали.
Мысли Николая приобрели сексуальный оттенок. Та давнишняя шлюха-цыганка, та бесовка до сих пор не давала ему покоя. Каждое приветствие толп звучало ее любовным понуканием и отзывалось дрожью в паху. Английская кобыла, такая белая, такая красивая, почувствовала волнение, овладевшее седоком, и сменила аллюр. Загарцевала, чуть ли не встала на дыбы!
Однако всего через какую-то минуту и лошадь, и всадник успокоились и даже приуныли. Ники, в конце концов, родился в день святого великомученика Иова! Интересно, что именно запланировал для него Господь?
Как приуныл, так и вновь приободрился. Я едва поспевал за перепадами его настроения. Мысли Ники шли вперемежку и вперемешку, по ним то и дело прокатывались волны всеобщего ликования; торжественный момент мешал даже самым горьким предчувствиям задержаться дольше, чем на мгновение. Дома вдоль по Тверской скрывались за фальшивыми фасадами. Москва в это утро походила на даму, кажущуюся на старости лет красавицей, какой она никогда не была ни в молодости, ни в зрелом возрасте; все сверкало; Ники поневоле, но с удовольствием вспомнил о том, как однажды отличился на охоте и сам Александр III похвалил его за смекалку и смелость. Ники тогда покраснел (отец хвалил его крайне редко) и поспешил переложить основную часть успеха на своих гончих псов. В ответ на что император заметил: «О мужчине можно судить по его гончим псам».
Что ж, пусть и сам Господь рассматривает его, Ники, как самого преданного из Своих псов. В чем, в чем, а в животных Ники разбирался. Осушая чашу с кровью только что подстреленного оленя и еще слыша эхо последнего меткого выстрела, Ники почти всегда чувствовал близость к Создателю. Олень, существо внешне столь прекрасное, только что лишился жизни. Почему? Ради кого? Ники отвечал на это незатейливо, хотя и глубокомысленно. Смерть красивого животного позволяет наладить взаимопонимание между Богом и человеком. Потому что сам Бог даровал человеку право лишать жизни эти головокружительно прекрасные существа. Сейчас Ники вспомнил кощунственную мысль, пришедшую ему в голову, когда он впервые в жизни осушил чашу с оленьей кровью. «Эта кровь так чиста на вкус, что наверняка подобна Христовой». Давнишнее святотатство заставило его вздрогнуть. И подумать об обязательствах, которые он теперь на себя возлагает. Пусть он чувствует близость к Господу, пусть он чувствует близость к красивым животным, с нынешних пор вокруг него неизменно будут министры, они не дадут ему покоя, они из кожи вон вылезут, чтобы так или иначе его использовать. Лояльность же министров целиком и полностью зависит от открывающейся перед ними перспективы служебного роста. И все они нечисты на руку. И, якобы строя планы всеобщего преуспеяния, неизменно ищут собственной выгоды.