Лесные гости
Шрифт:
Вышли, коровы расслабились, разбрелись по полю, потом собаки из тумана вылетели, лошадь заржала… Я кричу, чтобы все поторопились, нечего возиться. Минута. Две. Три. Тишина в ответ.
У меня мурашки по спине побежали, но я до последнего не хотел верить в худшее. В туман сунулся, зову, пытаюсь лошадь на товарку ее направить по ржанию. Ничего. В тумане звуки хорошо разносятся, я от границы речку слышал отлично, а детей – нет. Куда пропали дети? Я даже разозлился немного, подумал, что это у них игры такие сомнительные, но потом понял – не стали бы они так играть, это для меня они дети, но совсем малышни в пастухах не водилось,
Я по этому туману мечусь, кричу, чтобы на голос шли, а самому не видно ничего, и откуда звуки ржания, тоже понять не могу. Лошадка моя уже в пене вся, тоже нервничает. И тут слышим, цокот копыт совсем рядом, и плачь детский. Мы на звук – выходит малец один, самый младший, даже не пастух, просто с братом пришел, дома его оставить не на ком было. Лошадь нашу вторую, фермерскую, под уздцы ведет и ревет в три ручья.
Я к нему, спешиваюсь, на руки его хватаю, верчу. Что? Где? Куда остальные пошли? А сам из тумана его на просвет по тропинке к коровам тащу.
Малец тот ревет, что-то сказать силится. Потом вроде как заговорил, но… Сказал, что, когда туман появился, они все сразу на мой голос пошли, вместе с лошадью. А потом как отрезало что-то, звуки все пропали, лошадь на дыбы и ржет истерично. Они бежать, а куда в тумане бежать? Непонятно же.
Вроде в нужном направлении двигались, но вместо границы тумана каким-то чудом до реки дошли. А там, на берегу, стоит. Высокая, худая очень, в платье белом – женщина значит какая-то, и волосы у нее длинные, черные на ветру развеваются. Парни ее как увидели, хотели было в другую сторону драпать, но она что-то сделала непонятное, то ли движение, то ли звук какой – малец не понял, потому что от страха глаза и уши закрыл, как его бабка учила. Открывает, а все пятеро пацанов стоят столбами перед той женщиной. Она их рукой поманила, они за ней.
Малец перепугался, кричит им, чтобы не вздумали ходить за нечистью, а те как будто не слышат. Он в слезы, брат его за руку хватает и следом тащит. Насилу вырвался. Лошадь помогла – она в своей истерике копытами забила, и брату по плечу попала, рука у него тут же плетью повисла, но даже не поморщился, хотя по всему было видно, что больно должно было быть жутко, даже кость торчала. Так и ушли они за той страшной женщиной, а он вместе с лошадью кинулся меня искать.
Я кое-как сделал вид, что мне совершенно не жутко, мальца с лошадью к коровам вывел, наказав, если к заходу солнца не вернусь – к взрослым за подмогой бежать. И к реке поскакал. Страшно – не страшно, а пацанов выручать надо, я же у них за старшего.
Только… не вышло у меня ничего. Когда я к реке подъехал, они уже по пояс в воде стояли. На мои крики не реагировали, вообще ни на что не реагировали, только смотрели стеклянными глазами на… Это действительно была женщина, высокая, худая и длинноволосая. И одновременно это было что-то другое, древнее и жуткое, что пугало только одним своим видом.
И все же я в реку кинулся, ближайшего пацана поперек туловища схватил и к берегу потащил. Тот не сопротивлялся даже, как каменный какой. И тут зачем-то обернулся на тварь эту, которая над водой торчит.
Тварь волосы с лица откинула, а там… вместо женского лица морда лошадиная! Как есть говорю! И мальчишки наши идут за ней, спокойно так, не меняясь в лице, как будто нет в этом ничего страшного.
Я тащить продолжаю, хоть и тяжело мне, думаю, никого не отдам. Одного на берег выволок, за вторым кинулся – они уже по грудь ушли – только его тянуть, слышу, а первый снова в воду идет, все с тем же пустым выражением на мальчишеском лице. А мне и самому плохо, не так, как парням, но силы куда-то утекать стали, руки немеют, ноги не шевелятся. Думаю, врешь, гадина! Хоть кого-то, да спасу! И снова тянуть…
Не спас. Никого не спас. Не знаю, сколько я так в воде метался, но все же победила меня тварь – отключился я, как был, по колено в воде. Повезло, что упал в сторону берега, голова на суше осталась, а то она бы и меня…
В себя пришел, когда вокруг уже толпа людей ходила с фонарями. Туман к тому времени рассеялся, солнце за поле зашло, ночь наступала. Детей нет, твари той тоже нет. Искали потом их тела по всей реке, но так ничего и не нашли. Пятерых пацанов тварь утащила.
Бабки наши потом, когда отвыли-отгоревали, сказали, что это дух лесной нам всем отомстил за то, что мы его дома лишили. Он и в лесу-то голодал, потому что жертв ему не приносили, а как лес сгорел, и вовсе ему идти некуда стало. Не знаю. Может и так, а может другое что, какая разница? Парней это уже не вернет.
Председатель деревни потом по требованию местных опасное место забором огородил со всех сторон, даже через реку ограждения протянули. И таблички везде, где можно, поставили, что на поле то заходить нельзя, опасно для жизни. Но все равно нет-нет, да и увидит в тумане кто-то, проходящий мимо, тварь ту жуткую. Стоит, говорят, руки тянет, а вместо лица у нее морда лошадиная.
Костница рукотворная
Знаете, что самое страшное в работе реставратора? Нет, не уничтожить одним движением руки бесценную реликвию прошлого (а такое, увы, периодически происходит). Гораздо страшнее понять, что что-то старинное на самом деле новодел. Особенно – когда речь идет о… черепах.
Меня и мою команду тогда позвали реставрировать старинный храм с очень печальной судьбой. Его построили еще в начале 18го века, потом сожгли, потом опять отстроили, потом снова сожгли. В общей сложности храм горел больше 20 раз за всю историю своего существования. Последний раз это случилось в 60-х годах 20 века, и тогда отчаявшиеся представители епархии приказали забыть о неудачном сооружении на долгие годы. Местные, кому не повезло рядом с храмом жить, поговаривали, что место проклятое, вроде бы постоянно там что-то видят непонятное – то черта, то лешака, то еще какую силу нечистую. И люди там погибали, плохо, страшно, так что вовек им не отмучиться.
Говорили даже, что для того там храм этот несчастный и построили, чтобы силу злую сдержать. Если бы не обряды постоянные, поглотила бы сила злая и деревню, и поля, и города, что поблизости. Подмечали, что в те годы, когда храм пустой стоял, болезней было больше, скотина у людей умирала чаще, ну, и по классике – мор, голод, засуха. Хотя на самом деле я из интереса бумаги архивные подняла, и никакой подобной статистики не заметила. Даже больше, несколько раз все три села полностью затапливало из-за местной же речки, было много жертв и погибших, но храм в ту пору работал в полную силу. Такое вот несовпадение. Ну, да и ладно, не мое это было дело, мое – храм в очередной раз починить, по мере сил сохранив прежние интерьеры.