Лесные женщины (сборник)
Шрифт:
– Не нужно было рубить березу, – сказал Маккей, скорее про себя.
– Почему? – яростно спросил Поле. – Она его ненавидела.
Маккей смотрел на него. Что знает этот старый крестьянин? Его слова укрепили упрямое убеждение, что то, что он видел и слышал в роще, было реальностью – не сном. И следующие слова Поле еще более укрепили эту уверенность.
– Мсье, – сказал Поле, – вы пришли как посол – в некотором роде. Лес разговаривал с вами. Что ж, я буду говорить с вами, как с послом. Четыреста лет здесь жили мои предки. Сто лет как мы владеем этой землей. Мсье, все эти годы не было ни одного мгновения, чтобы деревья нас не ненавидели – а мы не ненавидели деревья.
– Все эти сотни лет между нами и лесом ненависть и война. Мой отец, мсье, был убит деревом; мой старший брат искалечен другим. Отец моего отца, он был дровосеком, заблудился в лесу; когда его нашли, он лишился рассудка, кричал, что лесные женщины околдовали его и насмехались над ним, заманивали его в болота, прямо в трясину, в густой кустарник, мучили его. В каждом поколении деревья брали с нас свою дань – и не только мужчин, но и женщин, – калечили и убивали.
– Совпадения, – прервал Маккей. – Это ребячество, Поле. Нельзя винить деревья.
– В глубине души вы в это не верите, – сказал Поле. – Послушайте, наша вражда очень древняя. Она началась столетия назад, когда мы были рабами, крепостными господ. Чтобы готовить пищу, топить зимой, они позволяли нам брать хворост, мертвые ветви, засохшие прутики, упавшие с деревьев. Но если мы срубали дерево, чтобы нам было тепло, чтобы было тепло нашим женщинам и детям, нас вешали, или бросали в темницы, где мы гнили, или пороли нас так, что спины наши превращались в кровавое решето.
– У них, у господ, были широкие поля, а мы должны были выращивать пищу на клочках, где деревья считали ниже своего достоинства расти. И если они прорастали на наших жалких клочках, тогда, мсье, мы должны были оставлять их в покое, иначе нас пороли, или бросали в темницы, или вешали.
– Они напирали на нас, деревья, – в голосе старика звучала фанатичная ненависть. – Они крали наши поля, вырывали пищу изо рта наших детей; бросали нам хворост, как подаяние нищим; искушали нас согреться, когда холод пробирал нас до костей, и мы повисали, как плоды, на их ветвях, когда поддавались искушению.
– Да, мсье, мы умирали от холода, чтобы они могли жить! Наши дети умирали от голода, чтобы у их поросли было место для корней! Они презирали нас, деревья! Мы умирали, чтобы они могли жить, а ведь мы – люди!
– А потом, мсье, пришла революция и свобода. Ах, мсье, как мы отплатили им! Огромные стволы ревели в очагах в зимний холод – больше никаких подачек хворостом. На месте деревьев появились поля – больше не умирали с голоду наши дети, чтобы их дети могли жить. Теперь деревья наши рабы, а мы их хозяева.
– И деревья знают это и ненавидят нас!
– Но удар на удар, сто их жизней за нашу одну – мы возвращаем им ненависть. Мы рубим их, жжем, мы сражаемся с ними…
– Деревья! – закричал Поле неожиданно, глаза его сверкали кровавым гневом, лицо сморщилось, на углах рта показалась пена, он сжимал кулаки. – Проклятые деревья! Армии деревьев ползут… ползут… все ближе и ближе… напирают на нас! Крадут наши поля, как и в старину! Строят темницы вокруг нас, как старину строили темницы из камня! Ползут… ползут! Армии деревьев! Легионы! Проклятые деревья!
Маккей слушал, пораженный. Какая невероятная ненависть! Безумие! Но в чем его исток? Какой-то глубокий унаследованный инстинкт, идущий от предков, для которых лес был символом их ненавистных хозяев. Предков, чей прибой ненависти бился о зеленую жизнь, объявленную хозяевами табу, как нелюбимый ребенок ненавидит любимого, кому достается вся любовь и все подарки. Такому свихнувшемуся разуму убийственное падение дерева, калечащий взмах ветви могут показаться сознательными, естественный рост растений кажется неумолимым наступлением врага.
И все же – удар ветви пихты после падения березы был сознательным, и были лесные женщины в роще…
– Терпение. – Стоявший сын коснулся плеча старика. – Терпение! Скоро мы нанесем свой удар.
Безумие частично отступило во взгляде Поле.
– Мы срубаем их сотнями, – прошептал он. – Но они возвращаются сотнями! А тот из нас, кого они ударяют, не возвращается. Нет! На их стороне численность и – время. А нас всего трое, и времени у нас мало. Они следят за нами, когда мы идем по лесу, готовые поймать, ударить, раздавить!
– Но, мсье, – он обернул налитые кровью глаза к Маккею. – Мы нанесем свой удар, как сказал Пьер. Ударим по роще, которую вы захотели. Ударим по ней, потому что это сердце леса. Тайная жизнь леса здесь бьет ключом. Мы знаем – и вы тоже знаете! Если мы уничтожим ее, мы лишим леса сердца, дадим ему понять, кто тут хозяин.
– Женщины! – Глаза стоявшего сына блестели. – Я видел там женщин! Прекрасные женщины с блестящей кожей, которые манят… и насмехаются и исчезают, как только пытаешься схватить их.
– Прекрасные женщины заглядывают в наши окна и смеются над нами, – прошептал одноглазый сын.
– Больше они не будут насмехаться! – крикнул Поле, снова охваченный безумием. – Скоро они будут лежать, умирая! Все они – все! Они умрут!
Он схватил Маккея за плечи, затряс его, как ребенка.
– Идите скажите им это! – кричал он. – Скажите, что сегодня мы их уничтожим. Скажите, что это мы будем смеяться, когда придет зима и мы будем смотреть, как их круглые белые тела горят в очаге и отдают нам тепло! Идите – скажите им это!
Он повернул Маккея, подтолкнул к двери, распахнул ее и спустил его со ступенек. Маккей слышал, как засмеялся высокий сын, как захлопнулась дверь. Ослепший от гнева, он взбежал по ступеням и бросился на дверь. Снова рассмеялся высокий сын. Маккей бил в дверь кулаками, бранился. Трое внутри не обращали на него внимания. Отчаяние приглушило его гнев. Могут деревья помочь ему, дать ему совет? Он повернулся и медленно пошел по полю к маленькой роще.
Приближаясь к ней, он шел все медленнее и медленнее. Он потерпел неудачу. Теперь он посланник, несущий смертный приговор. Березы стояли неподвижно: листва их безжизненно свисала. Они как будто знали о его неудаче. Он остановился на краю рощи. Посмотрел на часы, с легким удивлением заметил, что уже полдень. Невелик промежуток между приговором и казнью у маленького леса. Уничтожение скоро начнется.