Лесси
Шрифт:
Лесси все еще боролась. Теперь она уже приближалась к южному берегу. Ниже по реке был порог. Ноги продолжали грести, но в них уже недоставало силы. Ее подхватило течением, и она почувствовала, что ее кружит и уносит в пространство. Ее жестоко швырнуло на камень, и боль, вонзившись, ожгла ей бок огнем. Поток увлек ее дальше, и она исчезла.
Мальчики на мосту, следя за далеким уже пятном на реке, испустили крик почти безумного торжества, какой могло бы испустить, перед тем как замолкнуть на миг, войско этрусков, когда Гораций прыгнул в Тибр [4] . Потом они затихли. Они стояли, глядя на падающую каскадом воду. Наконец, когда им показалось, что прошло слишком много времени, они опять подняли крик. Там дальше, у отмели, Лесси опять высунула нос из воды и по-прежнему загребла ногами. Вода была здесь тихая, в ней можно было грести. Борясь, плывя, гребя изо всех сил, она причалила к берегу. Лапы коснулись земли. Вода, напитавшая шерсть, была непосильным грузом, потому что Лесси в тот же миг свалилась. Усталые мускулы, казалось, не могли ее держать.
4
По историческому преданию, римский герой Публий Гораций Коклет (VI в. до н. э.) долго один удерживал против этрусков мост на Тибре, пока римляне разбирали за его спиной этот мост. В последнюю минуту Гораций бросился в Тибр и вплавь добрался до другого берега.
Подтягиваясь понемногу, Лесси начала выбираться на сушу. Но тут она впервые заметила новую опасность. Несколько мальчиков, отделившись от толпы, кинулись берегом вниз по реке и хором вопили. Лесси собрала последние силы. Она вылезла на берег. Она даже не дала себе времени отряхнуться. Она не задержалась ни ради старой боли в передней лапе, ни ради новой, горевшей, как ожог, по всему боку. В ее мозгу была только одна мысль.
Наконец-то она перебралась! После долгих трудных дней, когда перед чувством направления все время вставало препятствие, она наконец получила свободу — свободу идти на юг. Преграда была одолена.
Собака пустилась неуклюжим скоком. Голоса мальчишек позади нее заглохли.
Теперь, когда великая преграда — озеро — была наконец обойдена, Лесси с более уверенной настойчивостью двинулась в желанном направлении. Городок и ватага орущих мальчишек вскоре остались позади. Она сменила галоп па тихую трусцу, какою можно покрывать наибольшее расстояние при наименьшей затрате сил.
Боль в боку и передней лапе не доходила до сознания. Лесси приноровилась ступать так, чтобы меньше бередить раны.
Вскоре она сошла с шоссе и пустилась напрямик по лугам и полям. На закате она все еще бежала, как будто теперь, когда после долгих дней пути на запад снова можно было следовать южному направлению, она не могла набежаться всласть, утолить эту внутреннюю потребность. Уже давно стемнело, когда она наконец устроилась на ночь, выискав местечко, где в поле густой дрок перевесился через изгородь [5] .
Она лежала, прижавшись к земле. Непрогретая солнцем земля была здесь холодная, и холод успокаивая горящую боль в боку. Лесси зализывала переднюю лапу, стараясь просунуть язык между подушечками, где засел шип. Она лизала целый час, но и через час шип оставался все там же.
5
В Шотландии, как и в Англии, каждый владелец огораживает свой участок поля изгородью.
Со вздохом, очень похожим па вздох усталого человека, она положила морду на вытянутые передние ноги и смежила глаза.
Еще не рассвело, когда она проснулась. Она зевнула и попробовала встать. Передняя половина туловища приподнялась с земли, но задняя половина не двинулась. Лесси сидела озадаченная и смущенная. Сделала новое усилие, напрягая мускулы плеч. На секунду ей удалось встать. Она даже ступила вперед на один шаг и скакнула на здоровой задней ноге. Вторая не двигалась.
За ночь раненый бок онемел. Когда ее в последний раз стукнуло на речном пороге, она сломала одно ребро и сильно зашибла мышцы и суставы задней ноги. Теперь они онемели почти до полной неподвижности.
Еле ковыляя, Лесси залезла обратно в свое укрытие под дроком, Тут она тяжело повалилась наземь. Она свернулась крендельком и тихо лежала, не подавая голоса, глядя сквозь листву и стебли на иоле, где показались первые признаки рассвета. Она не могла продолжать свой путь. Так ей говорил инстинкт. Она должна лежать на месте.
Человек, когда он болен, нередко выставляет раны напоказ и рисуется своею немощью, чтобы другие видели и посочувствовали ему. С животным, живущим в природных условиях, бывает как раз наоборот. Не ища сочувствия, скорей подозревая, что всякого рода слабостей нужно стыдиться, оно уползает куда-нибудь в укромный уголок и в одиночестве ждет исхода — выздоровления или смерти.
Та же сила удерживала и Лесси в тайнике под дроком. Тяга к странствию непрестанно тревожила ее, но закон, приказывающий животному оставаться в укрытии во время болезни, взял верх.
День и ночь она лежала, свернувшись, спрятавшись, с горящими, но неподвижными глазами. Во внешнем мире вершился обычный круговорот. Сменялись чередой темнота и свет. Пели птицы. Прошли однажды полевые рабочие. Временами ветер доносил безошибочный — теплый и близкий — запах кролика. Однажды ласка, рыща в поле, мимоходом забежала в дрок, прямо против логова Лесси. Острый глаз зверька увидел что-то косматое, свернувшееся клубком. У ласки задрожали ноздри. Она постояла, не двигаясь; потом спокойно повернулась и побежала своей дорогой, как будто знала, что больное животное не захочет погнаться за ней.
Все это проходило мимо, а Лесси не шевелилась. Лихорадка неистовствовала в ней и владела ее телом.
Шесть дней она пролежала почти неподвижно. Потом, на седьмой день, в час, когда солнце клонилось к закату, она подняла наконец голову. Начала полегоньку лизать больную переднюю лапу. Природа сделала свое дело. Шип из гнойника пробился наружу. Лесси понемногу вытолкнула его языком, затем прочистила рану. Она огляделась. Медленно, через силу поднялась на ноги. Больная задняя лапа висела, не касаясь земли. Лесси медленно выбралась из своего укрытия. Заковыляла полем под гору к тому месту, где, как говорил ей нюх, была вода. Она отыскала узенький ручеек, наклонила голову и стала лакать. В первый раз за целую неделю она сейчас пила.
Пила жадно. Напившись, легла у ручья, но голову держала прямо. Подняла нос и резко, недовольно тявкнула. Встала, посмотрела на юг. Потом оглянулась на заросль дрока. Наконец она повернула назад и заковыляла вверх по косогору. Опухоль у нее опала, онемение прошло, она теперь могла вполне свободно ходить на трех ногах. Вернувшись к заросли дрока, она заползла в свое укрытие и терпеливо лежала, дожидаясь ночи.
Она провела здесь еще двое суток, ненадолго спускаясь к ручью утолить жажду. Но еды она не получала никакой, да, казалось, и не хотела есть.
На девятый день после переправы через бурную реку Лесси вышла из своего логова и прошла к водопою. Теперь она, по-видимому, могла ходить на четырех ногах, но больная задняя нога не могла нести тяжесть и только ступала, занемевшая, как бы подражая ходьбе.
Лесси полакала свежей воды, а потом, как в тот раз, подняла голову и поглядела на юг. В ее душе что-то шевельнулось. Это было чувство времени.
Приглушенное было болезнью чувство времени пробуждалось в ней, поначалу совсем слабое.