Лесси
Шрифт:
— Э, тебе померещилось, Эндру, — сказал наконец младший, — ничего там нет. И не будет, пока мы тут. Знают, черти, что мы их ждем. Они это знают!
— Тихо, Джок! Можешь ты помолчать?
Младший подчинился. Но минуты тянулись туго, и ему стало скучно. Он опять заговорил:
— Эндру!
— Чего тебе?
— Я знаешь что подумал? Странная это штука, что собака для нас либо самый верный помощник, либо же наш злейший враг.
— Да так оно и должно быть, Джок. Раз у них хватает ума, чтобы нам помогать, то хватит и на то, чтобы вредить нам,
— С моим Донни этого не будет!
— С ним нет, и с моею Викки никогда! Но это так. Любая собака, если раз зарежет овцу, так и пойдет потом резать, и тогда они режут уже не для ради еды, а из кровожадного желания убивать.
— Донни не стал бы!
— Этого ты не можешь знать, Джок. Бывает и так, что собаки для своих овец — самые честные сторожа, самые правильные. А потом что-нибудь случится, забредут они далеко от дома — иногда для того, чтобы встретиться, как по уговору, с другими из своего собачьего племени. И тут они, что стая волков, хищно кидаются на овец и дерут их, и убивают, и режут, а потом убегают, прежде чем подоспеет помощь. Потом они расходятся и идут каждая к себе домой. А назавтра они будут стеречь свое стадо как ни в чем не бывало.
— Угу. Но только не мой Донни. Если бы я подумал только, что и он…
Оба немного помолчали. Потом Джок опять заговорил:
— Право, как подумаешь, разве ж не печально, что вот мы так крепко, больше всех, любим собак — и мы-то и должны убивать их.
— Да… Но немного мы с тобой наубиваем, если будем болтать всю ночь. Они тогда не придут.
Опять установилась тишина, и пятно лунного света на полу сторожки задвигалось. Тогда старший снова наконец заговорил, и голос его на этот раз взволнованно дрожал:
— Идут!
Младший подскочил и стал в позицию, пристроив винтовку на выступе. Оба, затаив дыхание, глядели на поле, лежавшее влево от них.
— Да, идут — вон там!
Джок начал наводить ружье. Под каменной стеной возникло движение. Потом сбоку от мушки он увидел собаку. В ней не было ничего вороватого. Она перепрыгнула через ограду и побежала трусцой вся на виду.
Это была Лесси. Прошла неделя с того дня, как она оставила логово, но она все еще хромала. Она бежала полем на полном лунном свету, прямо и неуклонно, как будто держала направление по компасу.
В каменной сторожке старик тяжело перевел дыхание.
— Пали в нее, Джок! — выкрикнул он хриплым шепотом.
Молодой прижал к себе ружье, но стрелять не стал.
— А где остальные?
— Чего тебе еще? Пали в нее.
— Это колли. Чья она, не знаешь?
— Нет. Бродячая собака — видать, из одичалых. Пали в нее, малец. Бей без промаха.
Джок отвернул лицо.
— Я справлялся с этим делом на войне, Эндру, бил без промаха — с чего же я вдруг промахнусь сейчас, когда плачу за боеприпасы из своего кармана?
— Так стреляй же, Джок!
Младший снова прижал к себе винтовку. Он затаил дыхание. Стал медленно целиться.
Теперь в прорезь прицела он видел неподвижный кончик мушки. А повыше мушки была маленькая фигурка бегущей колли. Колли двигалась, но неизменно оставалась в прорези прицела, над мушкой, — ружье следовало за ней.
Джок откинул предохранитель.
— Ну же, Джок, скорей!
Джок поднял голову и положил ружье:
— Не могу я, Эндру.
— Стреляй в нее, парень, стреляй!
— Нет, Эндру, нет. Не похоже, чтоб она была из той чертовой своры. Смотри, она и не глядит на них. Подождем, подойдет ли она еще к овцам. Она, похоже, на них и не глядит. Смотри!
— Бродячая собака. Мы вправе ее пристрелить.
— Посмотрим, подойдет ли она к овцам. Если да…
— Ох, бестолковый! Стреляй в нее!
Старик выкрикнул свое требование во весь голос. Крик унесся в ночь, туда, где бежала Лесси. Она приостановилась и повернула голову. И тут в нее ударило всем сразу — голосами людей, их запахом, движением в оконце каменной сторожки. Там человек — человек, который посадит ее на цепь, человек, которого она должна избегать.
Она резко повернула и поскакала прочь.
— Ну вот! Она нас увидела! Угости ее как следует!
То, что Лесси вдруг пустилась наутек, убедило младшего, что он ошибся насчет собаки в поле. Потому что Лесси повела себя так, как ведет себя провинившаяся собака.
Он быстро поднял ружье, прижал его локтем и выстрелил.
При треске, всколыхнувшем ночь, Лесси метнулась в сторону. Мерзкий визг пули, пронесшись над ее левым плечом, заставил ее отпрянуть вправо. Она понеслась по полю. Раздался новый выстрел, и она почувствовала, как что-то ожгло ей бок.
— Ага, я попал!
— Не попал ты. Видишь, удирает!
Голоса людей в сторожке смешались с лаем собак, расшумевшихся, как стая демонов.
— Спускай их!
Старик бросился к двери, распахнул ее. Собаки, а затем и люди вырвались вон и помчались по следу Лесси.
— Нагоняй ее! Чужая! Взять! — вопил Эндру.
Собаки пустились вдогонку, лая на скаку. Они неслись вниз по косогору, втянув живот, изогнув тело чуть не пополам, чтобы быстрей бежать. Люди поспешали за ними, но вскоре отстали. Собаки вдруг резко свернули и залаяли громче прежнего: они напали на след — горячий след свежей крови.
Впереди них неслась галопом Лесси. Раза два она вдруг останавливалась, чтобы лизнуть рану — пуля задела мышцу бедра. Лесси слышала сзади скок и лай преследующих ее собак, но не прибавляла ходу. Собак она не боялась. Она хотела только уйти от человека, а все чувства ее говорили, что человек остался далеко позади. Но теперь она его боялась больше чем когда-либо. Его руки могли не только посадить на цепь и запереть — он умел вдобавок производить ужасный гремучий шум, который терзает уши и каким-то образом настигает тебя, точно длинный невидимый хлыст, и причиняет боль, как та, что жжет ее сейчас.