Лесси
Шрифт:
Собака не то что кошка. Собаки, как и люди, научились бояться высоты. Однако это был единственный путь.
Подобравшись, напрягши все мускулы, Лесси замерла на месте. И прыгнула. Она метнулась насколько могла вперед, нацелившись на крышу фургона. Еще летя по воздуху, она уже знала, что упадет ближе. Чувство времени и чувство равновесия сказали ей, что не удастся благополучно приземлиться.
Она вытянула передние ноги и чуть задела ими самый край. Одну секунду она висела на когтях, задними ногами царапаясь в борт. Потом тяжело упала наземь. И лежала, оглушенная.
Наверху, в зале суда, в окнах выстроились лица. Ловец испустил резкий крик:
— Теперь не уйдет!
Они с товарищем повернули было; но их остановил резкий окрик. Судья хмуро поглядел на них, а когда заговорил, со всяким весельем на этот день, казалось, надо было распроститься.
— Вы в зале суда. Извольте выйти чинно и тихо. Джентльмены, прошу. Перерыв я объявлю своевременно.
Застучал молоток, и все встали, потому что раскатилось вековое судейское: «Слушай!»
Двое ловцов, ворча под нос, медленно шли к дверям. Выйдя наконец в коридор, они кинулись бегом.
— Распроклятая собака! — пропыхтел старший из двух. — Ну, я ей покажу! Дайте мне только…
Но, выскочив во двор, они оторопели. Глядят по сторонам. Вот фургон. Вот место, где Лесси лежала, оглушенная. И, однако, ее здесь нет! Во дворе пусто.
— Ну. Доннел, хорошо, когда на этом не кончатся все чудеса этого распроклятого дня! — пыхтел старший. — Она же, конечно, убилась насмерть — так где же она?
— Перелезла через стену, мистер Фергюссон!
— Шесть футов… И не могла же она не убиться насмерть. Это никакая не собака, Доннел. Это распроклятый вампир.
Они пошли назад, в свою контору в подвале.
— Мистер Фергюссон, вампир — это ведь крылатая тварь?
— Точно, Доннел. Потому я и назвал ее вампиром. Животному нужны крылья, чтоб перебраться через эту стену.
Доннел почесал в затылке.
— Я когда-то, — сказал он, — видел в кино картину про вампиров.
Старший принял строгий вид:
— Куда это годится, Доннел! Я ломаю голову над делом — над очень важным делом, так ведь? — а ты тут мелешь мне про кино!
Ты никогда не продвинешься по службе в муниципалитете, если и впредь будешь так же. Вопрос, стало быть, такой: как нам быть с собакой?
Доннел выпятил губы:
— Я не знаю…
— А ты подумай. Что бы ты стал делать, если бы ты был один?
Доннел погрузился в мрачное раздумье. Наконец по его лицу как будто пробежал солнечный луч.
— Сядем в наш фургон и поедем по улицам и будем разъезжать, пока опять не наедем на нее!
Старший покачал головой с таким видом, точно разочаровался во всем роде людском.
— Доннел, неужели ты так никогда и не научишься?
— Не научусь? А чему это я сейчас не научился?
— Смотреть на время, смотреть на время! — веско сказал Фергюссон. — Сколько раз я тебе говорил? Раз ты на казенной службе, ты должен соблюдать свои рабочие часы. Ты только раз начни работать всечасно, день и ночь, — и кончено: они уже станут ждать от тебя того же всегда.
— Оно, конечно, так. Я и забыл.
— Забыл! Ты забыл! Так вот, ты не забывай. Бери пример с меня, мой мальчик, тогда ты кое-чего добьешься.
У младшего был пристыженный вид.
— Так-то! — сказал тот. — Пораскинешь умом — и ногам покойней. Теперь что мы должны сделать? Мы должны написать рапорт.
Он взял карандаш и бумагу. Долго сосал кончик карандаша.
— Нелегкое это дело, Доннел, — сказал он наконец. — Это же черное пятно на моей служебной репутации. Я здесь двадцать два года, и ни разу за всю мою службу не бывало случая, чтобы собака ушла. Я просто не знаю, как о таком доложить.
Доннел почесал в затылке. И тут его осенило:
— Послушайте, а что, если вы попросту забудете? Не доложите о ней вовсе ничего?
Старший удивленно поглядел на него:
— Пожалуй, голова у тебя, Доннел, не совсем пустая. Ты наконец кое-чему научился. Но ты забыл одну оч-чень важную вещь: происшествие в суде. О нем непременно пойдут шуметь!
— Да уж, непременно! — с жаром подхватил Доннел. — Но кто же докажет, что мерзавка была у нас поймана? Если придут с проверкой, мы им предъявим того кудлатого мерзавца, которого мы изловили нынче утром. Просто укажите в рапорте на одну штуку меньше, и не будет тогда ни одной сбежавшей собаки, никакого пятна на вашей… вашей… как ее?… реплутации!
— Ты отлично придумал, Доннел!
Старший засел за отчет. С полчаса он мучительно писал. Только он кончил, как зазвонил колокольчик. Дверь отворилась, и вошел полисмен. Следом за ним вошли девушка с молодым человеком — те, что стояли тогда на мосту.
— Вот сюда их запирают, бродячих собак, — сказал полисмен.
Молодой человек подошел к столу.
— По моим сведениям, — сказал он, — я могу, уплатив расходы по поимке и установленный штраф, забрать отсюда любую неистребованную собаку?
— Правильно, сэр.
— Хорошо. В таком случае, я… то есть не я… вот эта барышня хочет забрать ту колли, которую вы поймали сегодня утром, сэр.
— Колли? — повторил Фергюссон, быстро соображая, как же быть. — Колли? Нет, сэр, сегодня утром не было поймано ни одной колли.
Девушка вышла вперед:
— Послушайте, что вы тут затеваете? Вам отлично известно, что все произошло у меня на глазах: вы при мне сегодня утром поймали колли — и жестоко обращались с ней, да! Если вы опять собираетесь сыграть с ней какую-нибудь злую шутку, так капитан Мак-Кейт — вот он перед вами — вмешается в это дело.
Фергюссон почесал в затылке.
— Хорошо, скажу вам всю правду: собака сбежала.
— То есть как это? — спросила девушка.
— Вот так. Сбежала, мэдэм. Вам тут каждый может это подтвердить. Собака вырвалась и пробежала наверх, в зал суда, к судье Мак-Куэрри, а потом выскочила в окно, перемахнула через стену — и была такова!