Лестинца
Шрифт:
– Зато я умру счастливым!
– Это счастье?
– очень серьезно спросил Кан-Тун, - это лишь призрак счастья.
– Ну, зачем я вам?
– сопротивлялся тот, - зачем я тебе? Оставьте меня и идите дальше!
– Это же еще одна ступень Лестницы!
– вскричал, не сдержавшись, принц, - Лестница идет дальше! Если бы мы оставили хотя бы кого-нибудь внизу, разве смогли бы подняться сюда?!
– А может теперь все будет по-другому?
– упорствовал Итернир, может все-таки дойдет лишь один?! В конце концов, вы же заберете с собой Ланса и Ригга!
– Знаешь, - вдруг спокойно и с легкой
– А зачем?
– вдруг так же спокойно спросил Итернир, - зачем тебе так нужно наверх? Посмотри, ведь все вокруг - иллюзия.
– Не знаю. Уже давно - не знаю. Раньше знал. Внизу. Но надо дойти. Обязательно. И может быть, поднявшись над этой ступенью, мы оставим иллюзии за спиной.
– Хей!
– подпрыгнул и хлопнул в ладоши Итернир, и в голосе его была радость, - раньше я учил тебя жизни, теперь - наоборот. Мне это нравится! Пойдем, я хочу посмотреть, что там выше! Пойдем, будущий государь, сильный и справедливый, - обнял он принца, - пойдем, бывший пахарь, а теперь герой, - обнял он другой рукой Крына, - Хей, небеса! Мы дойдем! Вместе!
Ланс колол дрова. Мечом. Очевидное неудобство и нелепость этого способа нисколько его не смущала. Обнаженный по пояс, с выражением полнейшего безразличия на лице ставил на чурбан очередное полено, размахивался без тени той широты, что была так характерна для Крына, коротко бил. Потом снова ставил полено. Раз за разом. Не меняя даже выражение лица.
Спутники довольно долго стояли у калитки, опершись на ограду, не решаясь прервать увлеченного работой воина. Когда поленья закончились, он выпрямился, огляделся.
– А-а!
– обрадовано протянул он, заметив своих бывших спутников, - это вы! Родная!
– позвал, повысив голос, но в этом сильном, хотя и хриплом, голосе не было уже слышно прежней стали, гости к нам. Стол готовь! Да вы проходите, в дом проходите. Нет в ногах правды. Ведь так говорят? Посидим. Выпьем, - подмигнул он, снизив голос на последнем слове, - у меня припасено...
Он смотрел на гостей, и глаза тлели чуть грустной, но спокойной, теплотой и заботой. И пелена забот радушного хозяина была еще крепче и надежнее, чем прежняя броня выцветшего безразличия. И лишь в самой глубине, подо льдом тепла и ласки втайне от хозяина полыхнул огонь, и что-то зашевелилось, гоня прочь нахлынувшую ностальгию, и заставляя излишне твердо сжимать пальцы на эфесе меча. Сжимать совсем не так, как удобно для рубки дров. Иначе. Как раньше.
Вокруг них шумел жизнью радостный лес. Ушла назад осенняя пора, в которой стоял дом Ланса. И спутники приближались к изумрудным летним дубравам, в которых попрощались с Риггом.
Идти иллюзией было противно, но иначе не было никакой возможности. Все снаряжение и все припасы пропали. Их мучили голод и жажда, а здесь, в иллюзии, они были вечно сыты. Итернир не мог идти со своей распухшей ногой, а здесь он мог шагать без костыля, который был также потерян. Все вещи, даже плащи Итернира и Кан-Туна были оставлены где-то во дворце и их было уже не найти ни в иллюзии ни даже в реальном мире.
В иллюзии они могли хотя бы идти.
Надеяться найти Ригга. Именно надеяться. Потому, что рассчитывать на это нельзя. Потому, что Ланс остался позади, колоть дрова для жены и сына.
С трудом они поляну, где простились с Риггом. Повертелись, пытаясь понять, куда идти дальше, и не нашли ничего лучшего кроме как кричать на весь лес, отчаянно пытаясь дозваться.
– Тут я, тут, - добро улыбнулся Ригг, скоро выйдя из тени деревьев, - и не стоило так уж шуметь, тварь лесную пугать...
Ригг вел своих друзей к шалашу, что он выстроил для них, с любой. И думал. Принц говорит что все кругом мара. Может быть. Ему виднее. Все-таки сын государя и сам будущий государь. Ему виднее. Значит все это - трава, цветы, запахи леса, которые он отличил бы от сотен других, тропинка, по которой прошел бы и с закрытыми глазами, любая его, все это неправда. Наверное. Если принц так говорит, значит - это так и есть.
Но что тогда правда? Дремучий лес? Задранный в лесу отец? Он, осьмнадцатилетний, помнил это. Маленьким мальчиком, которого еще не допускали до охоты, который мог лишь собирать общине ягоды или лазать по гнездам, набрел на тело отца. Четыре дня минуло с того, как тот ушел на долгую охоту. Охотники уходили и на больший срок. Никто не волновался.
Но теперь перед сыном лежало изъеденное муравьями и птицами тело отца. Рваные клочья вместо лица. Черная рана вместо груди. И смрад. Маленький мальчик помнил отца другим.
Отец это большой и сильный человек, который приходит из долгой охоты и приносит много вкусного сочного мяса. Это обросший за время в лесу колючей щетиной человек. Добрый и щедрый. Когда он приходил, дома крепко пахло потом, но это был запах охоты.
Маленький мальчик не испугался. Понял, что то, что лежит перед ним - уже не отец. Отца забрал лес. И это не страшно. Все уходят в лес. Это грустно и тяжело, но все уходят в лес. Только лес может забрать жизнь, данную им самим. Никто кроме. Это закон. Это грустно и тяжело и из непослушных глаз сочатся соленые слезы, а грудь рвется всхлипами. Но это закон.
Мальчик вернулся в общину и все рассказал. Мама не стала называть имя нового мужа. Сначала ее лицо состарилось на много-много лет, а потом она сказала, что никого не станет называть своим мужем. И никто не должен ей предлагать стать женой. А потом долго плакала.
Тогда мальчик стал старшим мужчиной в доме. Ну и что, что единственным, зато он мог теперь ходить на охоту. Со всеми и один. И как мужчина, мог теперь сидеть у охотничьего костра, и слушать разговоры старших и умелых. А как старший мужчина в доме, мог сидеть у костра старейшин и слушать слова старых и мудрых. И он сидел и слушал. И ходил на охоту.
В селении ходили разговоры, что малой Ригг растет диким. И не выходит из леса. И что лес может забрать его раньше срока. Сначала, слыша такие слова, Ригг опасался этого, потом - уважительно выслушивал, а потом - смеялся. И его мать видела, что мальчик растет.
Отца задрал Хозяин. И мальчик должен был найти его и объяснить, что тот не прав.
Среди охотников бытует поверье, что на Хозяина нельзя выходить с ножом, заточенным с одной стороны. Рассерженный хозяин просто вырвет нож из рук. Надо идти с двухсторонним клинком и тогда Хозяин, чтобы не порезать лапы, не тронет нож.