Лестница из терновника. Трилогия
Шрифт:
– Бессмысленно пытаться воевать на севере, когда Лев готов грызть собственные лапы, - говорит Элсу горько.
– Мы отправляемся в Чангран, - говорит Анну.
– Вызываем Льва Львов на разговор - а если не удастся говорить... Тогда будем драться с Львом Львов, стравливающим между собой собственных Львят и бросающим своих солдат на произвол судьбы. Если север не нападёт.
– Север не нападёт, - говорит А-Рин, передавая Анну свиток.
– Слово Государя и его печать. Для Кши-На это тоже бессмысленная война. Государь опасается, что Лев с Барсом растерзают друг другу горло - и шакалы из соседних стран, маленьких и слабых,
Анну читает письмо про себя, шевеля губами - и Львята Льва смотрят на него, не как на подданного, а как на командира. Нет смысла бороться за власть, когда ясно, за кем идут войска.
– Мы выступаем, - приказывает Анну своим офицерам.
– Северяне подтвердили старые клятвы.
Бойцы поднимают верблюдов, а я не удерживаюсь.
– Уважаемая Госпожа, - говорю я А-Рин, - мне совершенно необходимо сказать вам несколько слов наедине. Полномочия, полученные от Государя лично, позволяют мне требовать этого разговора... цель которого - уточнение некоторых известных нам обоим обстоятельств.
Она отвечает королевским кивком.
– Как только я найду время и возможность, Уважаемый Вассал Ник.
Ох, как я жду этого "времени и возможности"! Как старшеклассник - свидания. И внутри у меня всё кипит, я еле отвечаю на вопросы моих удивлённых друзей. Я не могу сосредоточиться, я использую глаза, как видеокамеру, я транслирую путь по Чангранскому тракту на спутник - и еле унимаю сердце.
Я отмечаю взгляды проезжающих по тракту купцов-плебеев на наших Львят. Я слушаю Анну, Элсу и Эткуру, я слушаю Хенту и его людей, но мои мысли - в совершенно другом русле, и с этим ничего нельзя поделать. Я не анализирую, а просто передаю. Я непростительно рассеян - но в этом виновата...
Мы останавливаемся на последний привал в дне пути от Чанграна, на караванной стоянке с колодцем. Наши верблюды-трудяги, наконец-то напиваются вдоволь. Нас окружает вельд, трава, растущая на полумёртвой почве жестка, как наждак - но верблюды ухитряются её ощипывать. Мне больше всего на свете хочется выкупаться - но до благ цивилизации далеко, как до звёзд.
И я жду разговора. Нет ничего ужаснее, чем отложенный разговор, ждать - хуже, чем догонять, оэ!
А Госпожа наша А-Рин изволит уделить мне время не раньше, чем все, наконец, угомонились и устроились на ночлег. Я понимаю, что она права - но злюсь на задержку. Мне стоит большого труда не наговорить грубостей сходу - молчу исключительно потому, что жажду увидеть, как эта особа будет оправдываться.
А она подходит, поправляет церемониальную прядь у виска, поднимает на меня глаза и говорит:
– Сердишься, Коля?
– не на кши-на, а... как полагается.
Я только инстинктивно оглядываюсь, убеждаясь, что никто не слушает. А она говорит:
– Не волнуйся. Я - дикарка, с гор Хен-Ер. Так что - язык знаю. Правда, не очень афиширую происхождение с тех пор, как Господин Эр-Ми назначил меня Советницей Сражающихся-в-Тени, но ведь от судьбы не уйдёшь, правда?
– Марина, - говорю я по-русски, - какого чёрта ты тут делаешь? Вот просто - какого дьявола?
– Ты удивишься, - улыбается Марина.
– Работаю.
– Давно?
– Дольше тебя. Четвёртый год. Прибыла на одних крыльях с первым резидентом Этнографического Общества. Он - его звали Олег Гнатюк - через месяц был отстранён от программы из-за тяжело поддающихся контролю агрессивных импульсов, а я осталась. С тех пор была негласным резидентом КомКона.
Я тру подбородок. Ну да. Всё правильно. И где были мои глаза?
– Хорошо, - я пытаюсь улыбнуться.
– Всё это хорошо и даже прекрасно. Я восхищён твоим профессионализмом. Но к чему был этот цирковой номер дивной зимней ночью в дворцовом парке? "Цыганочка" с выходом - блондинка из старого глупого анекдота? Никак по-другому нельзя было сказать... что вы там хотели сказать!
Марина качает головой.
– По-другому ты бы не поверил.
– Так решил твой болван-куратор? Рашпиль, да?
Марина смеётся.
– Это ты дядю Ваню так приласкал? Добрый же ты человек... Коль, прости, ведь ты даже сейчас злишься и отказываешься верить, что никто из нас не желает зла - ни тебе, ни Нги-Унг-Лян. Я права?
– Почему я должен верить? Ты скажи, почему я должен верить - если вы как конкистадоры... нет, как фанатики во время Крестовых походов? Кирзовыми сапогами... Я понятия не имею чему вас учат и как учат - но у меня достаточно здравого смысла, чтобы определить, к чему это приводит. Насильники и убийцы, - сорвалось у меня с языка само собой, и я тут же пожалел о сказанном.
– Я имел в виду вашу неразборчивость в средствах, - поправился я, снизив тон.
– Всё правильно, - говорит Марина печально.
– Поэтому твоё руководство и не хотело допускать тебя до работы. Дядя Ваня приложил много сил, чтобы уговорить Резникова. Этнографы считали, что твоя эмоциональная травма может всерьёз помешать работе в таком непростом мире, как Нги, а наши - что работа успокоит тебя, а твой настрой, скорее, поможет ничем не повредить.
Я демонически хохочу.
– О! Моя эмоциональная травма! Рашпиль уговаривал Резникова! Барышня, вы меня уничтожили! Антон Семеныч считает меня одним из лучших резидентов Общества, а ты пытаешься...
– Коля, - тихо говорит Марина, - послушай, пожалуйста. Если можешь.
Я ловлю себя на желании обхватить себя руками, как абориген, не желающий ничего слышать. Усилием воли сую пальцы за ремень.
– Ладно. Готов внимать любому бреду.
– Я читала твоё личное дело, - говорит Марина виновато.
– На всякий случай. Дядя Ваня не исключал возможности нашей совместной работы, поэтому... в общем, я знаю. Знаю, что твой отец погиб в результате непрофессиональных действий его напарника-комконовца. Знаю, что ты фанатически любишь этнографию, что ты продолжаешь династию, и что тебя ещё в университете пытались убедить поменять специализацию - но ты упёрся... из-за отца. И потом - тебе претили любые намёки на использование контактов с ксеноморфами в практических целях. Ты хотел заниматься чистой наукой.
– Да, я упёрся. Я - упрямый осёл. Дальше что?
– Дальше ты развёлся, - говорит Марина еле слышно.
– И, судя по досье, у тебя были веские причины.
– Я - женоненавистник, - констатирую я.
– Никаких причин не было, я бросил её просто так. Из страсти к мучительству. А ещё я лично сжёг Джордано Бруно, бомбил Хиросиму и мечтал отравить вашего шефа. Дальше?
– Ты улетел с Земли с облегчением, - продолжает Марина.
– С головой ушёл в работу. Был поразительно успешен на Шиенне. Твоя миссия была прекращена из-за нервного срыва - в результате непрофессиональных действий куратора ты потерял основной объект...