Лестница Шильда
Шрифт:
И тут в свете лампы снова сверкнула радуга, увиденная им изнутри. Какая-то маслянистая пленочка неравномерными пятнами покрывала ребро примерно на половину его длины. Чикайя приблизился и потрогал ее пальцем. Она была липкой на ощупь и пристала к его коже, покрыв ее слоем толщиной, может быть, в долю миллиметра. Счищая ее с пальца, он заметил, что она не рвется, как что-то вязкое (и, как правило, приторное на вкус), а упруго растягивается. Но когда он поднес палец к лампе, кожа выглядела так же, как обычно. Он не чувствовал на ней влаги или гладкой пленки. Это совершенно точно не смазка вроде тех, что ему доводилось видеть, и уж наверняка
Он поднес лампу еще ближе в поисках поврежденного канала циркуляции хладагента. Наверняка утечка оставила след, хотя он по-прежнему не мог понять, с какой стати в хладагент подмешано такое липкое вещество. Антифриз, что ли?
Он весь трясся от холода, но был в самом что ни на есть упрямом расположении духа.
В центре участка пленки, освещавшегося лампой, возникла маленькая дырочка. Он держал лампу как мог ровно и смотрел, как отверстие расширяется. Как только пленка отступила до границ теневой области, дырочка перестала разрастаться.
Чикайя переместил лампу к следующему пятну. Все повторилось: лампа будто расплавляла пленку. Но ведь луч вообще не источал тепла. Может, это какая-то фотохимическая реакция?
Он вернулся к первому участку. Оказалось, что дырка ужалась примерно наполовину, пока он отходил. Он проделал третье отверстие в пленке и отошел посветить на вторую дыру. И она тоже стянулась.
Чикайя попятился от межреберной щели и присел на черепицу. Он слышал, как стучат его зубы. Вполне возможно, что свет расщепляет молекулы, из которых построена пленка, а когда он убирает лампу, химическая реакция, по которой они возникли изначально, восстанавливает их в прежней форме. Известны смеси простых химических веществ, для которых характерно крайне сложное поведение. У него нет никаких прав бросаться заученными на школьных уроках биологии фразочками вроде «отрицательного фототропизма».
У него дрожали руки. Мариама молчала с тех пор, как они последний раз перекинулись словечком. Наверное, она снова пошла спать.
Он поднялся и внимательно обследовал остальные ребра радиатора. Но пленка наросла только с одной стороны одного ребра.
Он извлек из кармана складной ножик, раскрыл его и поскреб пленку. Визуально поверхность не изменилась, но, отняв лезвие, он заметил на кончике какой-то восковидный налет.
Он обошел вокруг устройства и пересчитал ребра, ориентируясь по звездам. Потом закрыл глаза и представил себе дугу, по которой перемещается в небе солнце. Это было легко: он почти год просидел в гостиной, глядя, как меняются пути пламенного диска от одного сезона к другому. Он протиснулся меж двух ребер и с некоторым трудом перенес то, что прилипло к лезвию, на чистую поверхность радиатора.
Посмотрел на небо. Миллион звезд, миллион мертвых миров. Только на четырех планетах возникло что-то особое. Он не сомневался, что его догадка будет опровергнута. Но сама перспектива уже вызвала у него усмешку. Есть на свете вещи столь величественные и диковинные, что полезней для здоровья относиться к ним с изрядной долей юмора. В таких делах расстраиваться, если что-то не получилось, это все равно что истерически проклинать солнце, когда оно посмело не взойти по твоей команде.
Когда он возвращался на край крыши, влага его дыхания осыпалась льдинками.
А когда он спускался по трубе, нога коротко дернулась. Его тело было разработано так, чтобы залечивать раны. Это удалось, и теперь оно предупреждало, что не
Он проинструктировал экзоличность: никогда впредь не давать клеткам тела разрастаться нормальным слоем вокруг этой раны. Впервые он позволил окружающему миру оставить на себе шрам.
– А зачем нам именно стремянка твоих предков?
Чикайя выглянул из сарая и помахал Мариаме.
– Я надеюсь, что это никого не потревожит. Если бы я утащил другую, это было бы слишком похоже на воровство.
На самом деле ему вообще не хотелось ее к чему-то привлекать. Дом разрешил ей войти без приглашения и даже забрать его одежду. Это свидетельствовало о том, что к его друзьям здание изначально было настроено весьма приветливо, чтобы не сказать — слишком. Его родители никогда особо не переживали за сохранность имущества, и ничего удивительного, что они не позаботились запрограммировать дом на подозрительность или даже боевой отпор. Но испытывать удачу не стоило.
Он вышел из сарая, и Мариама сказала:
– Да, но зачем нам вообще стремянка? Что там такого интересного на крыше-то?
Чикайя повернулся к ней со стремянкой наперевес. Мариама отпрыгнула.
– Наверное, ничего.
Тем утром, когда она проснулась, он не планировал показывать ей пленку, найденную меж труб системы охлаждения на крыше, но при дневном свете находка представилась ему такой незначительной и неубедительной, что в конце концов он переменил решение. Пускай она посмотрит тоже — и не увидит ничего, кроме едва уловимой игры красок. Она бы подняла его на смех, опиши он ей свой наивный эксперимент, но ему было уже все равно.
– Сегодня вечером узнаем.
Мариама озадачилась.
– И что, ты меня удерживать станешь? Захочу, до темноты влезу.
Чикайя крепче сжал стремянку, понимая, впрочем, что, даже спрячь он ее, Мариаме пользоваться ею не обязательно.
– Нет, просто я прошу тебя подождать немного, вот и все.
Это ее, казалось, проняло, и она довольно улыбнулась ослепительной улыбкой.
– Тогда я подожду. Так и быть.
Стремянка в раскрытом виде не достигала полной высоты крыши. Собственно, Чикайя с ней долго спорил, прежде чем вообще убедил раскрыться.
– Это опасно, — возмущалась стремянка.
– Осмелюсь напомнить, — ответил он, — что я там уже был однажды. И притом безо всякой твоей помощи.
Он закатал штанину и продемонстрировал стремянке свежий розовый шрам.
– Если понадобится, я опять полезу по водосточной трубе. Ты можешь частично облегчить мне задачу, сделав ее решение как можно более безопасным. А нет, так оставайся себе внизу совсем без толку.
Стремянка сдалась. Чикайя крепко ухватил ее за низ, и по всей длине устройства прокатилась волна пластической деформации. Боковые опоры растянулись, составлявшее их вещество перераспределилось и оформилось в новые ступеньки. В окончательной конфигурации, тонкая, как лист папиросной бумаги, стремянка оказалась все же на метр ниже крыши, но теперь он был в пределах досягаемости.