Лестница в лабиринте
Шрифт:
– Крокодил? Что-то совсем особенное, – Гриша взял короткую паузу и, немного улыбаясь, добавил. – Такой большой и еще в одежде.
Явление напротив, хоть и имело природу скорее мистическую или метафизическую, но судя по тому, как в разговоре двигались челюсти рептилии, а они не двигались вообще, было совершенно ясно, что ответной улыбки, даже крокодильей, собеседник наверняка не получит.
– Будь я маленьким крокодилом, ты бы меня не заметил.
И зеленое создание опять стрельнуло молнией из огромного глаза, которым оно и разглядывало сидевшего на диване в трусах и синих носках
Григорий стал ладонями растирать свое лицо, разгоняя кровь и стараясь быстрее взбодриться. Он не очень любил такие сюрпризы и после массажа лица и протирки глаз уставился на свои носки, в которых он имел привычку часто засыпать.
– Ну, мы давно не встречались, – сказал крокодил.
Григорий поднял взгляд на рептилию, и ему показалось, что на ее морде присутствует подобие ухмылки. И все же было совершенно необъяснимо, как вообще происходил этот диалог. Слова и звуки вылетали из пасти, которая практически не шевелилась. Все это напоминало какой-то чудовищный сеанс чревовещания.
– Тебя напугал мой внешний вид? Ты же знаешь, я не могу являться в образе людей. Впрочем, я могу быть к ним совсем близко.
Газета снова вздрогнула в зеленых лапах, и Григорий тоже слегка подпрыгнул. То, что было секунду ранее крокодилом и бог знает как размещалось в кресле, превратилось в момент в огромную гориллу, которая оставалась в кресле все в той же рубашке и все в той же неуместной кашемировой шляпе, только теперь еще к ней добавилось нелепое перо. Также, ко всему прочему, появились штаны и очки в толстой черной оправе. Очки были без стекол.
От крокодила в новом собеседнике Григория были только блестящие ботинки из зелено-коричневой огненной кожи и, возможно даже, из натурально крокодиловой.
– Как тебе?
– Уж лучше аллигатор, – удивляясь, произнес Григорий.
– Крокодил! – поправила его обезьяна в кресле.
Голос, кстати, при трансформации из рептилии в примата совсем не изменился. Его Григорий узнавал всегда, поскольку во всех образах он был одним и тем же.
– Впрочем, не важно. Чем тебе не нравятся гориллы? – и совершенно адская улыбка возникла на обезьяньей морде. Обнажились огромные белоснежные зубы, розовые десны, и очки из-за новой гримасы поползли куда-то вверх к шляпе.
– Какой кошмар! – произнес Григорий и уставился на ненужное тонкое зеленое перышко на головном уборе мохнатой головы.
– Ну зачем так? Вовсе не кошмар, а очень даже удобно. Так даже проще.
При этом горилла подняла большой палец и стала похожа на какой-то ультрамодерновый рекламный плакат, который всплыл из каких-то обрывков памяти в голове Гриши. Не хватало только курительной трубки в зубах и заложенного платка во внешней карман пиджака.
– Я не курю. Ни трубку, ни сигар. Это очень вредно! Но вот…
Тут обезьяна достала и поправила из нагрудного кармана пиджака желтый платок, оттенок которого очень подходил в тон коричневому костюму.
– Обезьяны никому не нравятся. А причина, Гриша, очень проста, – продолжала
– Они бывают непредсказуемо агрессивны, а это всегда вызывает волнительное напряжение и страх. Этот страх в людях заложен давно.
Генетически.
При этом в слове «генетически» примат сделал акцент на букву «эн». Морда обезьяны вновь оскалилась и стала действительно совсем устрашающей:
– Такова их и наша природа.
Правой лапой обезьяна приподняла на секунду свою шляпу и затем вновь обратилась к прочтению газеты.
Этот бессмысленный диалог уже стал немного надоедать Григорию, и он наконец не выдержал:
– Хорошо. Что на этот раз?
– Ой, – буркнул примат.
Григорий обернулся к двери туда, куда уставилась горилла, но там ровным счетом никого и ничего не было. Когда он повернулся, в мохнатых лапах обезьяны уже не было газеты и исчез куда-то ярко желтый платок:
– Все очень просто. Как и обычно одно маленькое поручение, из необходимых.
И обезьяна стала серьезней. Так в этот момент показалось Григорию. Сейчас вся мимика на ее морде стала более реальной и вполне читаемой. Затем она ловко сложила очки, запихнув их деловито во внешний карман пиджака:
– Ну что, мой друг, ты готов?
Григорий молчал, понимая, что все его планы и будущие дела будут непредсказуемо скорректированы на ближайшее, и главное, неопределенное время.
– Ну и прекрасно! Вперед. Я приготовлю тебе завтрак, а ты давай умывайся и приводи себя в порядок.
Таких активных встреч и таких продолжений ранее никогда не было. Только теперь Григорий почувствовал, что все подобные контакты имеют некоторое развитие. Он принял для себя эту внезапную мысль, сделал глубокий вдох и, повинуясь указаниям, в трусах и все в тех же носках поплелся умываться совершенно ошарашенный.
Только избавимся сразу от ненужных заблуждений. Григорий не был сумасшедшим и вовсе не галлюцинировал этим утром. И все эти странности и метаморфозы с загадочным собеседником нужно, конечно, немедленно разъяснить. Но сделаем это чуть позже, по ходу событий.
В ванной, куда переместился Григорий и где он принимал душ, в его голове вспыхивала маленькой искоркой надежда, что все-таки это был обрывок неприятного сна. А может и вправду галлюцинации из-за того, что дворники покрасили оградку клумбы под окнами ядовитой краской, срок годности которой истек еще в прошлой пятилетке. Что, когда он вернется в комнаты, никаких явлений, кроме собственного отражения в дверце шкафа и металлического привкуса во рту, он больше не обнаружит. Но этого увы, конечно, не произойдет. Хотя оградку действительно покрасили в желто-зеленый цвет, и запах краски действительно слышался даже на третьем этаже и безжалостно проникал через окно квартиры, где проживал Григорий. Это ровным счетом никак не отразилось на физическом состоянии Григория и не повлияло на его центральную нервную систему. И уж совсем никак не выплеснуло из глубин подсознания нелепых животных, которые, даже умея связно разговаривать, всегда его немного раздражали.