Лестница в небо
Шрифт:
– А как же! Прям как в детстве сказку слушаю.
– Дальше сказка получилась не очень. Данила Морозов, чью дочку прокатили, сильно осерчал, на кого надо надавил, и Николая из клана исключили. Из армии он еще раньше уволился. И внезапно никому оказался не нужен. Промотав остатки приданого матери, Николай практически на последние деньги отправился в имение к отцу. Может, ждал, что тот как-то поможет, может, просто в тишине пожить хотел – сейчас уже не узнать. Митьке в тот момент два месяца было. Но рейсовый автобус, который вез молодую семью, попал в аварию. Николай погиб, выжили мать и Митька. А я родился восемь с половиной
– А почему ты отца все время по имени зовешь? – прицепился к словам Олег.
– До этого еще доберемся. Когда мне было почти одиннадцать лет, дед умер. Ему к тому времени хорошо за девяносто было, так что умер просто в постели после болезни. И так мать ему почти три года жизни подарила, больше не смогла – сердце сильно износилось. А дальше начался цирк. Усадьба наша стояла на клановой земле и принадлежала не лично деду, а клану. Остальное имущество наше вдруг тоже клановым оказалось. Еще и со счетами какие-то заморочки стряслись, мол, деньги снять только наследник сможет, когда в полные лета войдет.
– Морозовы?
– Они, но не совсем. Бывшая невеста Николая постаралась. Это я потом уже узнал окольными путями, когда попытался в этой истории разобраться. Бросься мать в ноги к главе клана, тот бы, может, и помог, хотя бы в память о деде, но она не стала. На это, видимо, расчет и был. Так и оказались мы с братом в училище, а потом наши пути разошлись. Дальше ты примерно знаешь. Как тебе сглаженная версия?
– То есть ты что-то недоговариваешь?
– В рамках общеизвестного варианта – не очень. Но есть некоторые подробности, которые я опустил. Например, что Николай – тот еще негодяй был. И только папина тень его и прикрывала, пока он свои художества выделывал, слишком многим по любимым мозолям потоптался. И если б не смылся на Кавказ – жить бы ему считаные дни оставалось; удивительно, что там не достали. И из армии он не сам ушел, а чуть ли не с позором выгнали. А еще, что к деду он ехал, вполне вероятно, разводиться, если не похуже. И невесту свою бывшую морозовскую он еще до Кавказа оскорбить успел, так что разрыв помолвки был только формальным поводом для изгнания из клана. Вот и прикинь, стоит ли такое родство афишировать, если его выходки до сих пор многие помнят.
– Сглаженная версия мне нравилась больше, – комментирует мои откровения Олег.
– Мне тоже.
Заказанный ужин подоспел как раз к окончанию рассказа, так что перерыв весьма кстати. На сытый желудок историю продолжать не хочется, но Земеля требует:
– Ты сказал, есть еще версии.
– Есть еще официальная. Кстати, первая – тоже вполне официальная: если надо, я ее всеми бумагами подтвердить могу.
– И в чем подвох?
– В том, что бьют не по паспорту, а по морде.
Пилоты уже как-то слышали от меня этот бородатый в прежнем мире анекдот, так что объяснять не требуется.
– И что не так с твоей мордой? Лицом то есть?
– Посмотри сам. – Из папки с документами, хранившимися во избежание ненужного любопытства Задунайских в Олеговых вещах, извлекаю две фотографии. На одной – Николай Васильев, на другой – Павел Потемкин.
– Это твой отец, тут и гадать нечего, а это кто? – вертит в руках Земеля снимок Николая.
– А это Николай Васильев. – Полюбовавшись на недоуменное выражение лица Земели, подтверждаю: – Да-да, тот самый, сын Елизара Андреевича.
– Не понял… а это тогда?.. – кивок на фото моей взрослой копии.
– Как ты сам сказал – мой отец.
– ?..
– В автобусе, который ехал в Рязань, было две Дарьи: одна – бывшая Диндиля, которую при крещении так назвали, другая – моя мать. Может, и еще были, имя-то распространенное, но нам они неинтересны. И так случилось, что в момент аварии Митька оказался на руках у абсолютно посторонней девушки, и у нее же – сумочка с документами. Никакой мистики – просто помогала перепеленать, вот и вызвалась подержать. Так и вылетела в окно с чужим ребенком и бумагами, а Николай и Диндиля погибли.
– И ты хочешь сказать, что женщин перепутали? Ерунда какая-то…
– Автобус загорелся, осень сухая была – лес вокруг тоже вспыхнул. Так что многие тела сильно обезображены были, в закрытых гробах потом хоронили. Диндилю дед до этого в глаза не видел, волосы у матери подгорели, сама она чумазая, босая. Зато в Митьку от шока вцепилась и на Дарью отзывалась. Еще и документы все целы, хоть и помяты сильно. Так что когда Елизара Андреевича вызвали, все уверены были, что это его невестка.
– И бывший глава Тайной канцелярии ни о чем не догадался?.. – с заметным сарказмом интересуется Земеля.
– Эй-эй, полегче! Догадался, конечно; это в больнице, куда пострадавшие попали, разбираться не стали. Если б не гибель сына, он бы наверняка сразу же понял, а так только после похорон неправильность уловил. Это мне мать так рассказала, сама она вообще от шока три дня молчала, не в себе была. Женщин в доме не было, всего трое слуг из ветеранов его обслуживали, так что осталась мать при Митьке нянькой. Дальше все как в старой истории, за исключением того, что мать он удочерил, когда мне лет шесть было, а меня ввел в род по всем правилам.
– То есть мать твоя не невестка ему, а приемная дочь, получается? Погоди, в бумагах было написано, что она Дарья Дамировна, а ведь тогда она Дарья Елизаровна должна быть?
– Глазастый! При удочерении в таком возрасте отчество не обязательно менять. Хотя она вообще не Дамировна, а Ивановна – чистокровная русская. Зачем это деду надо было – не спрашивай, я до сих пор не во всем разобрался.
– А кто твой отец?
– Нет у меня отца. До недавнего времени Николая Васильева отцом считал, а Митьку – родным братом.
– А это? – жест в сторону снимка.
– А это – отдельная песня… Вполне возможно, именно из-за него меня Задунайский и пригласил.
– Что, известная личность?
– Павел Александрович Потемкин собственной персоной.
Олег изумленно присвистывает, потом берет в руки снимок и сравнивает с моей физиономией.
– Надо же, одно лицо. Действительно, с таким родственником выдавать себя за внука Васильева-Морозова как-то…
– Нормально. Причем, заметь, я себя не выдаю, а являюсь им по факту. Документы об удочерении у матери имеются, есть записи в гражданских и церковных книгах, есть свидетели. – Не уверен, что Гришка подтвердит, если что, факт удочерения, но в том, что он знал, почти не сомневаюсь. Раз мать видела его у деда, когда училась, значит, еще тогда эта история завязалась.