Лета Триглава
Шрифт:
Почесывая лысую макушку, Горан пробормотал:
— Впрочем, повезло тебе, девка. Ишь, везучая. Может, и вправду, Мехрова волховица.
Оттеснив его в сторону, вошла дородная Люта, сунула Бесе под нос измятый листок.
— Грамоте обучена?
Беса непонимающе кивнула.
— Читай!
Вглядываясь слезящимися глазами в бумагу, Беса узнала и собственный портрет, и прыгающие буквы под ним:
— …награда за живую… двести серебряных… откуда у вас?
Это была та самая розыскная бумага, что видела Беса в Червене. Прочла
— Слыхали? — обратилась к мужикам. — Тащите девку обратно.
— А кого Аспиду скармливать? — огрызнулся Горан. — Того, дохлого, что ли?
— А хоть и дохлого, нам велика ли забота?
— Откуда это у вас?! — громче повторила Беса.
Люта повернулась, сощурилась, смерив пленницу взглядом. Беса поняла, что у бабы также нет ни ресниц, ни бровей, а под тугим платком, натянутым на голову, будто вторая кожа, видно, также не было волос.
— Скажи спасибо своему чернявому, — баба хищно ощерилась. — Как бы не он, не узнали бы, какая птичка в наши силки угодила.
— Это Хорс? — шепнула Беса и повысила голос. — Хорс! Он рассказал! Предатель!
Щеки обожгло слезами, в груди заворочался распирающий горький комок.
Вел ее Хорс на спасение, в любви клялся, а привел на погибель. И какая разница, отдадут ли Бесу неведомому Аспиду или в руки Мехра знает отчего ищущих ее не то соколов-огнеборцев, не то душегубов. Обида душила, медными обручами сдавливала горло, и Беса горько плакала, и когда ее грубо взвалили на жилистую спину одного из люденов, и когда несли под палящим Сваржьим оком вглубь деревни, где среди изб, точно веретено, раскручивались дымные клубы и резко пахло нагретым железом, огнем, смертью.
Глава 23. Змея и жаба
Скрытова Топь стала жаровней. Костры горели, завивался удушливый дым, и что-то гулко, тряско ворочалось под землей. Хорс видел, как безволосые людены, один за другим, стягивались к разверзшейся воронке, откуда время от времени вырывались огненные языки. Все были безмолвны и угрюмы, по безволосым головам стекал пот, оттого жители Топи походили друг на друга, как близкие родственники. Может, и были таковыми, Хорс не стал узнавать. Видел только, что не было в деревне ни молодых, ни детей — одни старики да старухи.
Верные слуги Железного Аспида.
Помнил, как заподозрил неладное, едва Василиса в полусне упала на скамью, а в избу шагнул вернувшийся Горан и Звяга с вилами да мотком веревки. Бежать бы — да поздно. Тогда и взмолился перед Лютой:
— Не губите, сударыня! К чему девку опоили?
Баба замахнулась на него ухватом. Хорс перехватил за рукоять, а в спину ему прилетел удар. Качнувшись, упал на одно колено, но даже не вздохнул, когда ему принялись вязать руки.
— Калечный, а туда же! — донесся злобный голос Звяги. — Тьху!
— Что вы делать задумали, господа? Скажите на милость, не обессудьте за излишнее любопытство!
—
Горан ловко опутывал тем временем Василису, а та, обморочная, и веком не дрогнула.
— Я откуплюсь, — пообещал Хорс. — Матерью Гаддаш клянусь! Только пустите.
— Чем откупиться собрался, босота? — загоготал Звяга и ударил лекаря по затылку. Звон наполнил голову, заложило уши. Будто в дурном сне, видел, как взваливают на плечо бесчувственную Василису и волокут прочь. Люта, в свою очередь, споро завязывала на путах узлы, а после, пнув Хорса под ребра, отстранилась.
— Гаддаш, значит? — сказала. — Я и гляжу, что не путник ты, варнак, а самый что ни на есть гаддашев выродок! Что? Угадала?
— Угадала, — не стал спорить Хорс. — Я, сударыня, купец из Червена. Деньги имею, только дайте срок — откуплюсь.
— Деньги, конечно, дело не худое, — рассудительно произнесла Люта. — Да только жизнь дороже. Не будет Батюшке Железному Аспиду пищи — нас сожрет. А нам разве такое надобно?
И глянула мельком в угол, где покачивались от сквозняка на веточках, заплетенных вокруг обруча, сушеные рябиновые ягоды. Хорс проследил за ее взглядом. Было что-то в ржавом обруче искусственное, злое. Будто не просто хлам это, сваленный в избе за ненадобностью, а идолище, созданное людовыми руками.
— И кто таков Аспид ваш, позвольте полюбопытствовать? Разных чуд ныне расплодилось много, всех в глаза не упомнишь.
— Скоро встретишь его, так и узнаешь.
— И давно он вам докучает? Я люден ученый, не с последними людьми в философии и медицине знаюсь, помочь бы смог, если позволите и жизнь мне сбережете. Жизнь — она ведь старшими богами дана, и не нам, простому люду, этот дар забирать. А ну, как разгневается Гаддаш, а то и Сварг Псоглавый? Не отказывайте в помощи, когда помощь сама к вам в руки идет.
— Вот и поможешь, когда он твои косточки обгложет и в снова на десяток годин уснет, — Люта ощерила сгнившие пеньки зубов. Поняв, впрочем, что сболтнула лишку, замахнулась ухватом: — У! Языкастый больно! Так голову и закружил трепотней! Тебе бы не только руку, а и язык отхватить!
— Как же мне без языка торговать? Да и посудите сами, умеючи можно не только с люденами, а и с богами договориться. Вот намедни встретил беглую фальшивомонетчицу, да так хитростью взял, что теперь она сама по доброй воле прямо в руки княжьим огнеборцам идет.
— Это девка твоя, что ли, фальшивомонетчица? — расхохоталась Люта.
— А вы, сударыня, потрудитесь глянуть в левом кармане. Вот тут у меня бумажка припрятана. Да вы не бойтесь, разве я зверь? Не укушу.
Хорс ждал, пока Люта с пыхтеньем обшаривала его карманы. Наконец, достала сложенный вчетверо листок.
— Что это? — вертела в руках, разглядывала Василисин портрет.
— Розыскная грамота. За голову этой пташки двести серебряных червонцев обещано, а вы ее Аспиду жертвовать вздумали. Эх, вы! Деревенщины!