Летальный исход
Шрифт:
На лице девушки отчетливо читалась готовность. И это Николасу понравилось. Загадки и неопределенность они любил на работе, в личной жизни предпочитал заранее оговоренные отношения.
Он расслабленно откинулся в кресле, потянул вниз узел галстука, и, не таясь, прощупал взглядом острые коленки девушки. Потом скользнул ниже.
Их разделял низкий столик из закаленного темного стекла, и, казалось, на бледно-белые ноги девушки ниже колена натянуты плотные дымчатого цвета гольфы.
Он долго рассматривал ее ступни. Были они породистые, тонкие, красивой лепки.
«Недурно. Чистая «голубая кровь», без всякой примеси крестьянской топорности. И изящная худоба — не последствия детского рахита, а гены. Тут сложно ошибиться, — подумал он. — Тонкие запястья, с беленькой косточкой, и удлиненные пальцы, встречаются часто даже у плебеек. Но такие вот узкие щиколотки, фарфоровые ступни и словно из воска вылепленные пальчики… Нет, это порода».
Он поднял взгляд. Девушка, моментально считав по его глазам, что ей выставлен высший бал, с готовностью ему улыбнулась.
«Хорошие зубы, здоровые волосы, густые брови. С генетикой у нее все в порядке. Единственное, что портит, этот взгляд сучки спаниэля. Впрочем, что ты хотел? Она знает, зачем здесь. И больше тебе ничего от нее не надо. Если ей надо больше, чем я готов заплатить, это ее проблемы. Но что-то мне подсказывает, что свою цену она давно уяснила, и проблем не будет. Америка… Каждый здесь мечтает урвать свой куш, но каждые знает свое место. Поэтому ты, сладкая, утром спустишься на лифте вниз и пойдешь на своих ломких ножках по мостовой, искать другой путь наверх. Может, в каком-нибудь другом пентхаузе и ждет тебя лестница в небо. Но только не здесь и не сейчас».
Девушка свернулась калачиком, по-кошачьи настороженно взглянула на него, будто прислушиваясь к его мыслям. Успокоилась. Подтянула к себе бокал, пригубила вино.
Она могла и не знать, но вино ей было под стать, породистое: хорошего года, из известных виноградников Роны, многолетней выдержки. Николас имел возможность выбора и умел выбирать самое лучшее.
Мягкий свет упал ей на щеку, разлился по бархатистой коже ровным персиковым цветом. В ее зрачках всплыли теплые искорки.
Он не мог вспомнить, как выбрал ее. В шалой толчее, полумраке, затопленном тягучей музыкой, пузырящейся в ритме терзаемого инфарктом сердца, ни о каком осознанном выборе речи быть не могло. Слишком душно, слишком много спиртного и наркотиков. Даже в машине толком не рассмотрел, разве что провел предварительную проверку на ощупь. Прикосновение к ее телу и ее реакция на них Николасу понравились.
«Это не везение, это интуитивная тяга к лучшему, — решил он. — Только тот, кто умеет делать безошибочный выбор, живет долго и оставляет после себя здоровое потомство».
Правда, сразу же вспомнилось, что в природе выбирают самки, а самцы из шкуры лезут, лишь бы разрекламировать себя. Но и эта мысль не вызвала оскомину. Ему было, что предъявить в качестве аргумента в своей полной социальной и сексуальной состоятельности. Молод, здоров, богат. И главное — умен. Да, чертовски умен.
Он медленно, демонстрируя свои тонкие пальцы пианиста и искусного врача, полез в нагрудный карман, выудил прозрачный пакетик и бросил его на стол. Белый порошок внутри пакетика от удара растекся ровным слоем. Судя по глазам, девушка догадалась, что это и что от нее требуется.
Он придирчиво проследил, как она краем кредитки сноровисто дробит белые гранулы порошка в невесомую взвесь.
«А пальчики ничего себе, чуткие, — констатировал он. — Вполне бы могла работать у меня лаборанткой».
Эту мысль он отогнал. В лаборатории все должно быть стерильно. Даже мысли.
Николас встал.
— Какую музыку предпочитаешь? — мимоходом поинтересовался он.
— На твой вкус, — ответила девушка, не поднимая головы.
У нее было британское произношение, отчетливо проступающее через недавно приобретенную бруклинскую гнусавость. Этого он сразу не заметил. Или просто не отложилось в памяти.
«Ладно, у нас еще будет время узнать друг друга поближе», — решил он, встав с дивана.
Он, не торопясь, непринужденной поступью хозяина двигался по студии, демонстрируя размеры и качество помещения.
Пентхауз, с балкона которого распахивался вид на Центральный парк, был убийственным аргументом. Стоило любой самке переступить порог, как ножки у нее подкашивались сами собой, а тело требовало принять горизонтальное положение. Благо мест для этого было в избытке.
Музыкальный центр в стиле хай-энд был последним аккордом, крещендо его симфонии приманивания самки, мощным, как рев оленя-секача. Полированное черное дерево, холодный хром, золотые дужки проводов и оранжевые огоньки радиоламп действовали гипотизирующе. Калькулятор в женской головке давал сбой при попытке вычислить примерную стоимость этого космического вида агрегата.
На верхней полке стойки с виниловыми пластинками лежал конверт «DHL». Он разорвал плотную бумагу. Достал кассету. Наскоро прочитал сопроводительную записку.
«Черт, если бы я вскрыл конверт раньше, ни за что бы не поперся на эту дурацкую вечеринку. Это все равно, что поменять ужин в ресторане на биг-мак из придорожной забегаловки».
Николас оглянулся. В круге света, высекавшем диван и столик из окружавшего полумрака, мерцали искорки на черном, обтягивающем платье девушки.
За короткое время их знакомства она еще не допустила ни одного прокола. Но сомнения все же оставались
«А что, если совместить два соблазна? Возможно ли вообще это — мир между телом и духом? Ни в аскезе, а в праздности?» — спросил себя он.
— Дорогая, попробуй угадать, что это.
Жужжа, узкая щель поглотила кассету. Мощные лампы времен зари радиоэлектроники, мигнув, увеличили накал раскаленных спиралей.
Из по-дизайнерски вычурных колонок ударили первые аккорды.
Девушка вскинула голову. Машинально провела пальцами по лбу, сдвинув упавшую челку.
— Прелюдия к «Гибели богов».