Летающее счастье
Шрифт:
И Павлика тогда мне было жалко. Я отлично поняла, почему он сочинил про железную дорогу. Он так о ней мечтал, так ясно себе представлял её, что ему – ведь он был ещё совсем маленький – начало казаться, что она у него и в самом деле есть. А если её и нет, то пусть ребята подумают, что она есть. К тому же ему очень хотелось иметь такого папу, который мог бы сделать электровоз, – так хотелось, что он не удержался и бессовестно нахвастал.
Павлик у нас совсем не похож на Карлсона: он не толстый, не ленивый, не врунишка. И хвастается он, конечно,
– Привет! Ты лучший в мире рисовальщик петухов!
Или:
– Ты лучший в мире внук! Привет! Ты лучшая в мире нянька!
«Привет!» – с таким возгласом всегда появляется Карлсон.
Мы настолько задразнили бедного Павлика, что он теперь слово боится сказать. Пожалуй, даже уже и слишком.
– Сынок, – говорю я ему, – если тебе так уж хочется похвастаться, ты давай похвастай немножко. Ничего.
Но оказалось, что хвастать, когда это тебе разрешают и даже просят тебя об этом, не так-то и хочется.
Тем не менее он очень самолюбив и чуть что – сейчас же краснеет и насупливается. Все мы это очень хорошо знаем, а Валька, противная девчонка, даже нередко этим пользуется. Особенно в споре. Обидит его чем-нибудь – Павлик тотчас же надуется и замолчит; вот и получается, что спор выиграла она.
Итак, вы знаете уже почти всю нашу семью, осталось рассказать только о бабушке, папиной маме.
Она у нас очень добрая и красивая – у неё белоснежные волосы и тёмные блестящие глаза, какие бывают не у всякой молодой женщины.
Она у нас очень образованная и при этом довольно рассеянная. Однажды с нею произошёл такой случай.
Поскольку она очень добрая, она решила к нашему приходу сделать особенно вкусный ужин. А поскольку она образованная, она при этом читала книжку.
Когда мы пришли домой, наша бабушка была на кухне. О том, что она готовит нам вкусный ужин, мне было рассказано по телефону, а я дорогой рассказала детям, какое удовольствие нам предстоит.
Итак, когда мы пришли домой, наша бабушка была на кухне. Она читала книгу, стоя у плиты, а на плите в высокой сковородке под крышкой что-то жарилось.
– Готов ужин? – спросила дочь, которой всегда больше всех хотелось есть.
Бабушка с гордостью на нас посмотрела и величественно подняла крышку.
На сковородке в полном одиночестве и совершенно чёрная, в дыму и чаду, шипела вилка.
Боже мой, как мы хохотали! Как была сконфужена бедная бабушка! А всё потому, что она была не только добрая, не только образованная, но ещё и рассеянная.
Не подумайте, пожалуйста, что если наша бабушка жарила вилку, то она ничего не умеет делать. Как раз наоборот. Она у нас врач, и не просто врач, а хирург; всю войну она работала во фронтовом госпитале. Ох, как им было трудно! С неба летели фашистские бомбы, от них дрожала и взрывалась земля, но никто – ни врачи, ни сёстры – не отходил от операционного стола.
Бабушка редко нам об этом рассказывает, зато в нашем городе живёт её помощница, хирургическая сестра; уж она-то нам об этом обо всём не устаёт рассказывать. От неё мы знаем, что бабушка наша, тогда ещё прямая и черноволосая, делала необыкновенно смелые операции.
А теперь она уже на пенсии. Она и сейчас могла бы прекрасно работать, но у неё начали дрожать руки, правда еле заметно. Но если у врача дрожат руки, даже еле заметно, ему уже операций делать нельзя.
Когда бабушка слышит про хирургов или операции, у неё в глазах тоска.
Впрочем, её и теперь то и дело зовут к больному, даже ночью к нам стучат, и она тотчас вскакивает, надевает пальто прямо на халат и бежит. Уж она-то знает, как нужно в таких случаях торопиться…
Итак, я сидела и печатала на машинке, когда прибежали мои дети.
– Ма! – закричали они, наперегонки врываясь в комнату. – Послушай!
Я ещё ни разу в жизни не видела их такими взволнованными. Они застряли в дверях и толкались – каждый хотел прибежать первым явно для того, чтобы рассказать мне какую-то потрясающую новость. В этой борьбе Павлик даже подставил ножку, и Валя полетела на пол. Но ссоры не произошло, напротив, ребята повалились оба и долго хохотали, не в силах вымолвить ни слова.
Я ничего не могла понять.
– Умираю, – еле дыша, сказала Валя; ей всё-таки удалось высказаться первой. – У нас новый учитель географии.
– Ну и что же тут смешного? Я и так знала, что старый их учитель Николай Павлович ушёл на пенсию, значит, в том, что пришёл кто-то новый, ничего удивительного быть не могло и тем более не было ничего смешного.
Наконец ребята рассказали мне, в чём дело.
К ним пришёл новый учитель, которого зовут Василь Васильич. Он был толстоват, с длинными, закрывающими уши волосами, одет в какой-то мохнатый пиджак, а рассказывал он им удивительные вещи.
«Дети, – сказал он, – главное в географии – это путешествия. Путешествовать можно по дворам, а можно и по крышам. Влезать на крышу можно через чердак, а спускаться по водосточной трубе не нужно – очень скользят когти. Я не говорю про туристские походы, которые очень приятны, если какие-нибудь невежи не заставляли бы порядочных ко… людей таскать хворост. Если бы вы меня спросили, какой главный город у немцев, я бы тотчас вам сказал: Б ерлин, и никакой другой».