Летающее счастье
Шрифт:
Как же всё это объяснить?
Но я не вмешивалась в спор моих детей с котом, даже несмотря на то что они явно смешались, а Васька торжествовал.
И тут я заметила, что Ральф думает. Он так сосредоточенно хлопал своими прекрасными ореховыми глазами, что на этот счёт у меня не осталось никаких сомнений. Он воображал.
– А что ты, пёс, думаешь по этому поводу? – спросила я. Мне было интересно, что он скажет.
– Я думаю, – медленно
– А почему же ещё? – насмешливо спросил кот. – Чтобы насмешить людей?
– Нет, и не для того, чтобы смешить людей, – сказал пёс, – но и не для того, чтобы захватить деньги. Он врал для того, чтобы их у него не отняли.
Я всегда любила Ральфа. Я знала, что он умница.
Конечно, в этом споре всё было очень просто. Но почему же всё-таки мои дети не сразу нашлись что ответить коту?
– Ну, ясно! – воскликнул сын; ему, кажется, было немножко неловко оттого, что это не он сообразил. – Старик обманывал не для того, чтобы отнять у кого-то деньги.
– Конечно, – подхватила дочь, – ведь деньги-то принадлежат старику, это он их нашёл, и у барина не было никакого права их отнимать. Обрадовался, что сильнее простого мужика.
Вопрос был выяснен, спор окончен; все понимали, что оба они – и весёлая старушка из сказки о колобке, и старик с его блинной тучей – лгали потому, что были вынуждены защищаться против более сильного врага, с которым никаким иным образом справиться не могли – только обманом. Все с этим, конечно, согласились.
Только Васька-кот промолчал.
Мы пошли собирать землянику – пошли потому, что поляну мы давным-давно обобрали. Даже жалко её немного стало – раньше тут и там между листьев огнём горели ягоды, а теперь всё было пусто. Одни земляничные листья.
Приятно собирать спелую землянику: тёмно-красная ягода нежно снимается со своей зелёной звёздочки, и та сторона, которой она была прикреплена, оказывается совсем белой.
Приятно, когда твоя кружка понемногу наполняется – сперва ягоды перекатываются по дну, потом дна уже не видно, потом они поднимаются всё выше и выше, до самого верха.
Но самое приятное – это, когда кружка наполнена до половины, сунуть в неё нос, закрыть глаза и дышать земляникой. Я не знаю ничего более прекрасного.
Ральф, закрыв глаза, дышал таким образом, наверное, полчаса, не меньше.
…Когда солнце село и по небу потянулась полосатая заря, мы снова разожгли костёр, уже на другой поляне, сварили в кружке земляничное варенье и пили чай.
Костёр теперь был совсем не такой, как днём. Тогда его пламя было еле видно; оно, казалось, вспыхнуло в воздухе и горело над землёй.
А теперь огонь был красно-золотой, и чем темнее становилось кругом, тем ярче и краснее он разгорался.
Настроение у всех было самое блаженное. Становилось прохладно, а у нашего костра было светло и тепло. К тому же мы напились чаю с таким душистым вареньем, какого нигде и никогда не бывает.
Да и костёр нас завораживал. Я не знаю, как вы, а мы все очень любили смотреть на огонь. Смотришь, смотришь на него и взгляда отвести не можешь.
У всех в глазах отражалось пламя: и в чёрных глазах моей дочери, и в светлых глазах моего сына, и в ореховых глазах пса, и в зелёных – кошачьих.
Впрочем, в Васькиных глазах мало что можно было рассмотреть, потому что он всё время их блаженно щурил.
– А хотите, – сказал он вдруг, – я тоже расскажу вам сказку?
Все захотели. Хотя настроение у нас было, пожалуй, скорее такое, что хотелось помолчать, но всё же было интересно, какую сказку может рассказать кот.
– Жил-был кот… – начал Васька.
– Уже интересно, – сквозь зубы заметил Ральф.
Мы рассмеялись.
– Жил-был кот, – невозмутимо продолжал Васька, – и вот однажды увидел он серую мышку. Захотелось ему с ней познакомиться. Поближе. Понимаете?
Васька ухмыльнулся.
– Но как это сделать? Мышь-то не дура, к коту не идёт. Вот подошёл он к стенке дома, заглянул в щёлочку – а через щёлочку был виден подпол – и говорит:
«Ах, бедный, бедный!»
«Кто, кто бедный? – пищит мышь, но издалека. – Кто бедный? »
«Да твой мышонок, – отвечает кот, – твой мышонок свалился в ведро с водой».
Тут мышь про всё забыла и кинулась к дому…
Она была очень вкусная, особенно жирной была спинка.
И Васька захохотал, повалившись на спину. Тут стал виден его мохнатый живот, который был у него гораздо светлее, чем спина. Шерсть на животе свалялась и торчала клочьями, потому что, если говорить правду, Васька был не только ленив, но ещё и неопрятен.
– В жизни не слышал более отвратительной сказки, – угрюмо сказал Ральф.
– Давайте гасить костёр, – сказала дочь, – домой давно пора.
Тогда все стали заливать костёр и быстро собираться домой.
День кончился, но разговор наш на этом совсем не кончился. Напротив, все последующие дни, которые мы проводили вместе, спор у нас разгорался и, наконец, привёл к событиям настолько странным, что я бы сама не поверила, если бы мне о них рассказали.