Летающий червяк
Шрифт:
Они говорили тихо, все время переглядываясь, и постепенно в нем начало нарастать что-то вроде осколка того, что он предугадывал в темной стороне диска, поскольку лицо его любимой не было уже таким, как прежде. Вокруг ее глаз, а особенно под ними, легли тени, а тонкие морщинки расходились от уголков ее губ. А кроме того, неужели ее фигура стала более сгорбленной, чем прежде?
Когда внутреннее беспокойство стало уже слишком велико, он почувствовал необходимость рассказать Памитар обо всем, но у него не нашлось подходящих слов, чтобы это выразить, а она, казалось, его не понимала. Аргустал вскоре прекратил расспросы и, чтобы скрыть замешательство, занялся своей мозаикой.
Мозаика
А может, морщины на лице его жены тоже имели свое место в этой схеме?
Неужели имели какой-то смысл слова нищего старика, который кричал, что он, Аргустал, говорит никуда? И... и... до чего же страшное "и" - что должно было ему ответить? Согнувшись пополам, он схватил жену за руку и вместе с ней побежал домой, к дому на высоком безлистом дереве.
– Мой Тампар, - сказала она ему, когда вечером ни ели ужин из овощей, - хорошо, что ты вернулся в Горнило, поскольку город порос снами, как высохшее русло реки осокой, и это меня пугает.
Это встревожило его в глубине души, поскольку стиль ее высказывания, казалось, гармонировал с новоявленными морщинками на лице, поэтому, когда он спросил, что это за сны, голос его прозвучал мягче, чем он того хотел.
– Эти сны, - ответила она, странно глядя на него, - густы, как мех, так густы, что вязнут в горле, когда я хочу о них рассказать. Прошлой ночью мне снилось, что я шла по земле, выглядевшей как будто покрытой мехом до самого далекого горизонта, мехом, который разветвлялся и пускал побеги, мехом мрачного оттенка красноватой бронзы, бурости и черноты и блестящего, почти черного, синего цвета. Я пыталась превратить это странное вещество в более знакомые формы кустов и старых искривленных деревьев, но оно оставалось таким, как было, а я стала... во сне... я откуда-то знала, что стала ребенком...
Смотря куда-то в сторону над скученной растительностью города, Аргустал сказал:
– Быть может, эти сны рождаются не в Горниле, а в тебе самой, Памитар. Что такое ребенок?
– Насколько я знаю, ничего подобного не существует, но ребенок, которым я была во сне, был чем-то маленьким и свежим, а в деле одновременно ловким и беспомощным. Это было существо, не зависимое от меня, оно двигалось и думало совершенно иначе, нежели я, и все же было мне близко. Я была им, Тампар, была этим ребенком, а когда проснулась, была уверена, что когда-то действительно была таким ребенком.
Он забарабанил пальцами по коленям, тряхнул головой и заморгал во внезапном гневе.
– Это твоя отвратительная тайна, Памитар. С первого момента нашей встречи я знал, что ты что-то скрываешь. Я прочел это по твоему лицу, ибо оно изменилось. Ты же знаешь, что все миллионы лет своей жизни не была никогда никем, кроме Памитар, и значит, ребенок должен быть злым духом, овладевшим тобой. Может, теперь ты превратишься в ребенка.
Она крикнула и бросила в него зеленым фруктом, который грызла, но он ловко схватил его.
Перед тем, как отправиться на отдых, они заключили временный мир. В ту ночь Аргусталу снилось, что он тоже стал маленьким, хрупким и с трудом говорит; его желания были простыми и прямыми, как полет стрелы, и он не знал колебаний на своем пути.
Проснулся он дрожа и весь покрытый потом, поскольку знал, что как во сне, так и наяву был когда-то ребенком, и это мучило его больше, чем болезнь. А когда его мзмученный взгляд устремился наружу, он увидел, что ночь была, как переливающийся шелк, поскольку темно-голубой купол небес испещряли пятна света и тени, и это значило, что Силы играют с Солнцем во время его прохождения сквозь Землю. Аргустал подумал о собственных путешествиях по широкой Земле и о визите к Ор, когда древолквди шептали об известном факторе, вызывающем изменения.
– Они подготовили меня к этому сну, - пробормотал он. Теперь он уже знал, что изменение крылось у самых его истоков; когда-то он был тем хрупким, маленьким существом, называемом ребенком, подобно своей жене, а быть может, и другим. Он снова думал об этом маленком призраке с худыми ножками и щебечущим голоском, и отвращение к нему заморозило его сердце, отчего он начал издавать пронзительные стоны, утешение которых потребовало у Памитар большей части ночи.
Выходя, он оставил ее грустной и бледной. Он взял с собой камни, которые собрал в путешествии, - и тот, странной формы из оврага в Ор, и остальные, которые нашел раньше. Крепко прижимая их к себе, Аргустал направился через город к своей пространственной конструкции. То, что так давно было главным предметом его забот, сегодня должно было достичь окончательного завершения; однако, поскольку он не мог даже сказать, почему это занятие так его поглощает, сердце Аргустала билось медленно и равнодушно. Что-то вторглось в его душу и свело на нет радость.
Посреди мозаики отдыхал старый нищий, положив голову на глыбу серого известняка, однако Аргустал был в слишком плохом настроении, чтобы его прогонять.
– Когда твоя каменная композиция сложит слова, слова зазвучат из камней, - сказало существо.
– Я пересчитаю тебе кости, старик!
– рявкнул Аргустал, однако в душе задумался над тем, что сказало это ничтожество, и над тем, что он сказал накануне, поскольку Аргустал никому, даже Памитар, не говорил о назначении своей конструкции. Ему самому оно стало ясно лишь два путешествия назад - а может, три или четыре? Узор начинался просто как узор - разве не так?
– и лишь гораздо позднее мания превратилась в цель.
Требовалось время, чтобы правильно разместить новые камни. Куда бы ни направлялся Аргустал, старик тащился следом, то на двух, а то и на четырех ногах. Собрались еще какие-то личности из города, чтобы поглазеть, однако никто из них не решался переступить границу структуры, и они оставались далеко, как стебли, растущие на грани сознания Аргустала.
Одни камни должны были соприкасаться, другие - лежать отдельно. Он шел, наклонялся и двигался снова, подчиняясь великой схеме, которая, как он уже знал, скрывала в себе универсальный закон. Работа ввела его в экстатический транс, подобный тому, который он испытывал, преодолевая лабиринтную дорогу к племени Ор, но еще большего напряжения.