Лётчик
Шрифт:
– Да, только напыжиться нужно, как ты метко сказал. И Андрей, про доктора я не просто так сказал…
При входе в столовую собрания внимательно наблюдал за впереди идущими сослуживцами. Поэтому не оплошал и на пороге перекрестился на ту самую большую икону на стене. А потом и своё место за столом занял. Окна выходят на юг, солнышко самым краем заглядывает в помещение. Белые скатерти, салфетки и посуда, сверкающие приборы, снующие деловито с блюдами солдаты. Завтрак. Скорее бы он закончился, душно как-то.
На аэродроме прямо возле ангара со своим «Фарманом» нос к носу столкнулся с инженером. Мне показалось или нет, но
Ответил, как есть, ничего скрывать и придумывать не стал. Зато инженер ушёл явно удивлённый и озадаченный моими нововведениями и задумками. Хорошо хоть противиться ничему не стал.
А там и командир подошёл. Первый полёт сделали вдвоём. Просто взлетел, сделал два разворота по кругу и зашёл на посадку. Сел, подкатился к ангару, там меня уже привычно поймали механики. Сегодня это у них вообще просто получилось. Потому что я наконец-то узнал, куда запропастился ещё один член моей наземной команды. Оказывается, я его сам отпустил на побывку к семье. Он местный, живёт недалеко от города, вот и отпросился на несколько дней. А я его отпустил. И не помню. Не осталось в памяти никаких зацепок. И, вообще, что-то странное начинает с ней происходить. То, что успел сразу выхватить, то крепко усвоил, а то, что показалось мне второстепенным, начинает забываться. Или не вспоминается, вот как в этом конкретном случае. Очередной сюрприз мне свыше, только не очень хороший.
С командиром на переднем сиденье аэроплан вёл себя совсем по-другому. Летел, словно колун, устойчиво, хрен с прямой свернёшь. Единственное неудобство – приходилось всё время поддерживать его в горизонтальном полёте, аппарат так и норовил приопустить нос. Особенно это стало заметно, когда в кабину добавили мешок с песком. Командир так и не стал покидать сиденье наблюдателя, остался в самолёте. Взлетели. Длина разбега увеличилась раза в два. Мощности двигателя не хватало. Оторвались от земли почти у конечных буйков. Неприятно, но не смертельно, за буйками впереди ровного относительно выкошенного поля еще добрая сотня метров. Взлетим, если колёса на кочках не отвалятся. Или остановимся, в крайнем случае.
Привычную мне высоту набирали долго. Пришлось сделать несколько кругов над взлётно-посадочной полосой, над ангарами, буквально выгрызая у неба каждый метр. Уже на пятистах метрах аппарат ощутимо проседал, мотор работал на пределе своих чахлых силёнок, я даже обороты практически не прибирал. Лучше пусть он сейчас сдохнет, чем чуть позже, но в боевых условиях. Не сдох, а жаль. Слабоват он.
Да, прав был командир. Двести фунтов и всё, дальше уже начинается лотерея, неоправданный риск. Если переводить в килограммы, то свободно можно брать на борт килограммов тридцать-сорок бомб. Это при наличии на борту лётчика-наблюдателя. А без него никак, не мне же самому эти бомбы за борт сбрасывать? Впрочем, можно и мне, если придумать какую-нибудь приспособу для принудительного сброса. А сами бомбы подвешивать за гондолу на внешние держатели-кронштейны. Где-то что-то я подобное встречал, читал. Подумать нужно да с механиками посоветоваться. Может, что вместе и придумаем.
Тем временем за всеми этими размышлениями зашёл на
В этот раз командир покинул кабину и потянул меня за собой чуть в сторону.
– Ну что скажете, Сергей Викторович? К каким выводам пришли?
– Мотор слабоват, сам аэроплан к большим нагрузкам не пригоден. Управляется тяжело, приходится постоянно контролировать высоту. Если на него ставить пулемёт, то и для бомб места не останется.
– Что же, рад, что вы правильно оцениваете возможности своего самолёта. Что предлагаете?
– Роман Григорьевич, да что я предложить-то могу? Аэроплан заменить на более скоростной и грузоподъёмный! И всё! Так вы сами сказали, что новых аппаратов не предвидится!
– Не предвидится, поручик, в ближайшее время не предвидится, – задумался на минуту. Глянул внимательно и продолжил: – Вас тоже гложут сомнения? Что-то такое тревожное витает в воздухе?
– Витает, Роман Григорьевич, тревожные предчувствия одолевают. Потому и думаю о пулемётах и бомбах.
– Да, слух вчера в полковых штабах прошёл, что собираются у нас в губернии формировать новые пехотные полки – Гдовский и Новоржевский. Ох, грядёт что-то…
Промолчал. А что я могу на это сказать, коли ничего конкретного не знаю? Лишь покивал с умным видом. Лучше послушаю, что опытный офицер скажет. И, кстати, было бы хорошо осторожненько так выяснить, какого лешего он ко мне такой заботой и любовью воспылал? Советуется вот, разговоры разные заводит. А я не один такой. У нас среди лётчиков роты даже целый штабс-капитан есть. А уж поручиков вместе со мной целых три офицера.
– И нас из Петербурга сюда на лето отправили. К чему? Да ещё первоначальное место для расположения лётного поля выбрали вообще за рекой. Как туда имущество перевозить? Автомобилями? Да мы всё лето только этим и занимались бы. Пришлось на себя ответственность принимать и подбирать совсем другое место. Нынешнее, откуда и до железной дороги близко и до казарм с канцелярией рукой подать. Одно только плохо, город рядом, жители хоть и не проявляют пока своего недовольства громким шумом работающих моторов, но бургомистр уже высказывал свои претензии. Ничего, до осени потерпят. А там в столицу вернёмся… – Помолчал, глубоко затягиваясь папиросой. Попыхтел, коротко глянул на меня и продолжил: – Не удивляйтесь этому разговору. Присматриваюсь к вам после аварии. Очень меня заинтересовали произошедшие с вами изменения. К счастью для вас – в положительную сторону…
На этом разговор увял и быстро свернулся. И командир оставил меня в одиночестве и раздумьях. А мы все, что уж правду скрывать, вздохнули с облегчением. Я от несколько напряжённого для меня разговора, истинной подоплёки которого так и не понял. Мои подчинённые… Просто по старой мудрой армейской поговорке предпочитали держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Кстати о кухне.
Я не ошибся в этом своём утверждении. Как раз сейчас за распахнутой не до конца тяжёлой серой шторой входных ворот нашего брезентового ангара прибывший, как оказалось, из вполне законного увольнения унтер нарезал белое с красными прожилками сало. Чесночный дух в один миг заполнил довольно-таки просторный ангар, в котором потрескивал остывающий «Гном», поскрипывали, расслабляясь, натрудившиеся сегодня стальные тросы аэроплана.