Летние сумерки (сборник)
Шрифт:
— С такими данными, несомненно, у вас сногсшибательный успех, — Даюнов кивнул на ее открытые формы.
— Да, девчонки все завидуют, — простодушно сказала девушка. — И на пляже, и в магазине все смотрят, липнут, прям надоело… И соседка все на меня кричит. Тоже завидует. Ее муж, как она уйдет, меня к себе тащит. Говорит, любит. Противный такой, и жадный. Два года к нему хожу, только один раз торт купил. Я сама дура. Сто раз клялась, что не пойду к нему, все равно иду. Я знаю, я гадкая, но ничего не могу с собой поделать. А вообще я не верю в любовь и в то, что говорят
Болтливая доверчивость продавщицы зажгла Даюнова и он тоже «развлекся», и, неожиданно для себя, расчувствовался и привязался к этой глупой девчонке. Из жалости. Ее все обманывали, воспринимали как потаскушку (какой, собственно, она и была), а Даюнов решил «показать ей, что на свете есть любовь».
У нее были пустые глаза, которые видели один потолок, и невероятных размеров пухлый рот; по словам Левутина «она создана только для постели».
Даюнов пестовал ее около месяца, добился чистоты в ее взглядах, но переусердствовал — в конце месяца расписался с ней, то есть установил и юридическую чистоту их отношений. На дальнейшее благородство Даюнова не хватило. Именно в тот момент, когда его юная жена поверила, что есть мужчины «не обманщики», он занялся обманами — вновь начал волочиться за женщинами и для «внебрачных связей» снял комнату.
Его образ жизни доставлял жене массу огорчений (ведь можно подарить сотню букетов и бросить один камень — цветы завянут, а камень останется). Короче, в семье назревал разлад.
— Все жены чудачки, — усмехался Даюнов. — Чего-то выясняют, хотят сделать тебя лучше. Моя галантерейшица хочет навесить на меня цепочку и дуется, что не получается.
— Наверняка, затевая ссору, думает, в постели помиритесь, — хмыкал Левутин. — Не понимает, дуреха, что в ссоре в ней видишь соперника, а не бабу.
Даюнов и продавщица были супругами только до конца лета.
Что касается Левутина, он к этому времени расширил свой «бизнес»: на таможне в Прибалтике завел знакомых и возил за рубеж холсты современных художников (совершенно не разбираясь в живописи); обратно привозил магнитофоны. Для «удобства» коммерции в Прибалтике заимел несколько «любовных точек», где всегда мог остановиться. Прибалтийкам, с их неважным знанием русского языка, было нелегко распознать «гения», они наивно полагали — если человек богато одарен внешне, непременно не беден и внутренне.
Левутин тоже был не против брака (как достойного обрамления вокруг него), но при условии — полностью оставаться свободным, приходить домой когда вздумается и чтобы жена умела беспредельно ждать, и встречала его с радостью.
После «возраста Христа», он женился на аптекарше (вознамерился начать «новую жизнь»). Его избраннице было почти на двенадцать лет меньше, но сразу после свадьбы, Левутин дал понять жене, что осчастливил ее, как бы отдал часть своего могущества.
— Знаешь, как англичане выбирают себе жену? Делят возраст мужчины пополам и прибавляют семерку. Так что ты для меня старушка.
— Нахал! — возмутилась его благоверная и чуть не расплакалась от обиды.
Она была ранимой особой, но умела постоять за себя.
— Вы еще не влюбились в меня? Может вас еще чем заинтересовать?
— По-моему, вы в меня влюбились, — смело парировала она.
После этих слов он решил заняться ею всерьез.
Они вышли из компании вместе и Левутин предложил ехать к нему, заявив, что он великий поэт и великий любовник, но в ответ услышал:
— Вы так спешите, потому что не уверены в себе? Неужели вы не понимаете, что прелюдия в любви не менее важна, чем сама любовь?!
«Она вычисляла меня», — подумал про себя Левутин и, как признался позднее Даюнову, в эту минуту решил на ней жениться.
— Вы замужем были? — прямолинейно спросил он.
— Нет, не была.
— Неужели, старая дева?
— Нет, но замужем не была.
— Будете моей женой.
— Вряд ли, — она покачала головой, а через неделю они подали заявление в загс.
Она надеялась переделать его, он — «обломать» ее; у него получилось, у нее — нет.
Для «внебрачных связей» Левутину не надо было никаких комнат, он вполне мог заниматься сексом в подъездах, лифтах, подвалах, на окраине в придорожных кустах, в пустых троллейбусах около парков. Необычная обстановка даже настраивала его определенным образом. С одной иностранкой он «крутил любовь» на чердаке своего же дома (пока жена разогревала ему ужин).
— …На это способна или дешевая потаскуха или королева, — говорил он Даюнову, имея в виду иностранку. — Она не ханжа, в этом все дело. Истинное королевство опускает всякие условности. Вхожу в подъезд, а в почтовом ящике записка: «Пойдем завтра на чердак!».
Даюнов отчасти понимал Левутина, поскольку считался специалистом по «королевствам».
Как все собственники, Левутин был патологически ревнив; он изводил жену подозрениями, отчетами «где была» в тот или иной час, следил за каждым ее шагом и через несколько месяцев довел ее до нервного стресса, а позднее и до сумасшедшего дома — она хотела выброситься из окна, и выйдя из клиники, уже не вернулась к «гению».
— Ко всему плохому в настоящем надо относиться, как к тому, что вскоре станет прошлым, — философски изрек Левутин.
— И все-таки было много радости от общения друг с другом. Не зря же во все времена общество держалось на семье, — еще более философски сказал Даюнов.
К чести Даюнова и Левутина надо отметить, что до брака они ни одной женщине не обещали жениться, а женившись, не скрывали своего семейного положения, при этом Даюнов расхваливал обеих супруг, а Левутин многозначительно молчал, давая понять, что жена «гения» многого стоит. И обоим идет в зачет то, что они никогда не «снимали» проституток, и не из меркантильных соображений, а считая это ниже своего достоинства; в придачу, Даюнову при знакомстве была нужна хотя бы доля любви — «великой немой связи», а Левутин был чрезмерно брезглив. Впрочем, это не мешало им несколько раз устраивать групповой секс, когда они обменивались партнершами.