Летние сумерки (сборник)
Шрифт:
На этот раз спали «валетом» — так решил Челкаш, чтобы, после нашего заплыва, лучше просохла и не свалялась его шерсть, он всегда тщательно следит за своим внешним видом.
Следующий день тоже был жарким. В полдень мы остановились у деревни Ядреная слобода, где Друть пересекала автомобильная трасса. Мы решили передохнуть у моста в тени деревьев. Искупались, легли на песчаную отмель и долго бездумно смотрели на фермы моста, по которым проходили грузовики и легковушки. Невдалеке на пружинящих дощатых настилах раскачивались дети, чуть дальше, среди застоялых бочагов неторопливо,
Из-за поворота реки появилась байдарка, и к нам причалили трое парней туристов. Челкаш вскочил и отчаянно завилял хвостом, приветствуя пришельцев. Парни оказались студентами из Смоленска; без всяких предварительных условностей они сразу ввели меня в курс своих отношений.
— Я им давно говорил, надо распределить должности, — неистово жестикулируя, сказал высокий бородач. — Я казначей, этот — завхоз, тот — матрос. Но разве с этими извергами сэкономишь деньги! Как деревня — давай раскошеливайся на наливку. Последний раз проявляю слабость, а на будущее все должности забираю себе.
Бородач с одним из приятелей отправился в магазин, а третий их спутник, волосатый толстяк, плюхнулся в воду и, показывая высший класс плавания, дал по реке круг стилем «дельфин». Потом вылез, сделал несколько гимнастических упражнений и подсел к нам.
— Друзья у меня что надо! — начал он, пошлепывая Челкаша по загривку. — В одном месте заметили, что по берегу тянется бахча с тыквами, так у них глаза разгорелись. Заговорщически переглянулись, ха-ха! Я их сразу раскусил… «Ладно! — сказал. — Таскайте. А я буду стоять на стреме…». А потом, когда мы отгребали от берега, я вдруг заметил сторожа с ружьем. Старикан такой, маленький, щуплый. Смотрит на нас и смеется. Меня холодный пот прошиб. А эти, мои дружки, одеревенели. «Чего ж он не стреляет?» — говорят. А я сразу сообразил. Разрезал пару тыкв, а они — незрелые, ха-ха!
Вернулись товарищи толстяка, уложили продукты в лодку; на прощание решили нас с Челкашом сфотографировать. Мой пес приосанился и растянул пасть в улыбке — он ужасно любит фотографироваться.
Байдарка студентов удалилась, а мы с Челкашом загрустили. Эти веселые парни, их въедливая симпатия друг к другу напомнили мне наши прежние путешествия большой компанией, когда подобные дурацкие шуточки моих друзей снимали напряжение, помогали легче переносить тяготы походной жизни; мне показалось даже, что наше подтрунивание носило более утонченный характер.
На исходе дня мы остановились на водохранилище. Обосновались на песчаной косе, к которой подступал смешанный лес — в нем неподвижно стоял раскаленный, насыщенный запахами воздух, а с водохранилища тянул теплый солнечный ветер — мы как бы находились на стыке двух погодных условий. Стоило сделать десять шагов в сторону леса — и попадаешь в ароматную парилку, а подойдешь к воде — обдувает приятная струя. На противоположном берегу виднелись стога, и оттуда доносился запах свежескошенной травы.
Чуть в стороне от нас находилась спортивная база; там вдоль берега сновали узкие лодки «академички»,
Опустившись на землю, я подумал, что и моя «чемоданная» мечта — сплошная глупость, что основательный дом и назначение привычных вещей в нем — совсем не отвлеченное понятие.
Потом я пошел еще дальше: сделал вывод, что мне, сорокапятилетнему холостяку, пора обзаводиться семьей, и что крепкую семью, взаимоотношения надо строить, а не ждать, когда с неба свалится совершенная женщина, с которым будет полное единство душ, что как раз усилия в поисках общего, годы притирания и есть самое ценное в семейной жизни.
Я поделился своими мыслями с Челкашом и он полностью со мной согласился. Всем своим видом он дал понять, что даже не против моей семейной жизни, но при условии, что он, как друг, всегда будет на первом месте. В этом я, естественно, поклялся Челкашу.
В ту ночь мы спали в обнимку.
Утром мы подплыли к плотине около деревни Чигиринка. Подбадриваемый лаем Челкаша, я перетащил лодку и рюкзак через насыпь и подошел к крайнему дому — узнать, есть ли в деревне почта. Я хотел позвонить матери, узнать о ее самочувствии. Перед моим отъездом ее мучили головные боли, но я думал — виновата неустойчивая погода, и был уверен, что скоро все наладится.
Опрятный старик подробно объяснил мне, что почта есть, но закрыта, и надо искать Лену, которая и начальник почты, и телефонистка-связистка, и почтальон. Чтобы не нервировать местных собак, я наказал Челкашу сидеть около лодки, а сам пошел по деревне. Леной оказалась веснушчатая женщина лет тридцати; словно романтическая мечтательница, она сидела на крыльце дома и читала книгу. Я принял ее за дачницу и сказал, что разыскиваю Лену.
— Это я, — женщина поспешно закрыла книгу и встала. — Вам нужно дать телеграмму или позвонить?.. Сейчас открою почту, только возьму ключ.
По пути мы разговорились. Лена была родом из Чигиринки, закончила техникум связи в Минске, работала телефонисткой в Барановичах, вышла замуж, но семейная жизнь не сложилась, развелась и вернулась с сыном в деревню к матери. Лена быстро и искренне все рассказала о себе, точно выплеснула наболевшее. Она нескрываемо радовалась встрече с горожанином.
— …А здесь скукота. Клуб не работает, молодежи почти нет. Думала, пробуду зиму и снова поеду устраиваться в город, да так и осела. Уже четвертый год здесь…