Летний зной
Шрифт:
Во всяком случае, немедленный штурм откладывался, и солдаты перевели дух. Многие молились, солдат с плаксивым голосом уверял, что когда он накануне штурма возносил молитвы Гунгилле Заступнице, в небе пролетел белый голубь. Кто-то припомнил воронье, вечно кружившее над Фрагом... Напуганный человек во всем склонен видеть знак приметы и тайные символы.
Ночь прошла в тревожно ожидании, братья по-прежнему оставались на боевых постах, Брак велел на всякий случай быть готовыми. Около города кружили факельные огни - всадники из числа оставшихся эльфов объезжали Феллиост, стерегли. Взошло солнце - теперь всадников в ярких плащах было хорошо видно. Так же хорошо можно было разглядеть и тех, кто провел ночь за мантелетами. Эльфам не сиделось
Спустившись, Велитиан заявил викарию:
– Я не знаю, что происходит, но другого шанса у нас не будет. Нужно уходить.
– Рискованно. Нас сразу обнаружат.
– Они могли взять город позавчера, но не стали рисковать. Опасались лишних потерь накануне большой схватки? Не знаю, но что-то происходит. Им сейчас не до нас. Нужно уходить.
ГЛАВА 24 Вейвер в Сантлаке
Сеньоры с латниками оставили штурм и бросились спасать лагерь, но сервы, которых пустили на приступ застрельщиками, не подумали отступать. Они уже вошли во вкус драки, они видели убитых и раненных земляков, и зрелище пролитой крови пробудило задавленные вековым рабством инстинкты. Крестьянские парни рвались в бой точно так же, как перепившись на празднике, стремятся в драку. Их уже было не сдержать. К тому селяне успели вскарабкаться на стены, там они дорвались до рукопашной, и били сплеча. Особенно жестокий бой шел там, где Ривен разместил ткачей и сапожников, это были люди мирных профессий. Среди них тоже попадались драчуны и задиры, но большинство составляли люди степенные и тихие.
Азарт боя захватил и горожан, однако сил и задора им не хватало. Опытный военачальник сейчас отправил бы подкрепления, но Ривен не был полководцем. Опытный рубака, он не имел опыта командования в большой битве. Сейчас Ривену пришло в голову, что неплохо бы захватить брошенный осаждающими таран. Он велел отворить ворота и со своими молодцами бросился наружу. Раззадорившиеся селяне, увидав, что вход в город открыт, устремились и сюда, караванщики бросили трофей и сошлись в тесный строй, чтобы дать отпор. Эти парни были поопытней крестьян, да и не драку они затевали, а смертельный бой - нескольких более ретивых селян тут же зарубили и проткнули копьями, однако пыла у атакующих не убавилось. Увидев такое дело, мастеровые из кузнечного цеха, стоявшие здесь на стене, бросились вниз - отстоять ворота, теперь бой шел повсюду.
Ривен, увлеченный схваткой, не мог отдать приказ, и вот уже сервы стали теснить ткачей да башмачников, захватывая все более широкий участок стены. Тут-то в дело вмешался Гедор. Разбойник исходил волнением - и за исход битвы, и за жену, которая вот-вот должна была родить. Когда он понял, что штурм сорвался, у парня отлегло от сердца, и он с наслаждением бросился в схватку. В тесноте на стене развернуться было негде, толпа дерущихся раскачивалась, сотрясалась, орала и выла от ярости. Бойцы топтались на месте, будучи не в силах двигаться ни вперед, ни назад. Горожане пятились под напором, они медленно уступали место на парапете шаг за шагом.
Мясник растолкал пятящихся мастеровых, вмял в бруствер тех, кто подвернулся по руку, и ринулся на сервов, воинственно размахивающих дубинами. Гедор заорал - и в этом миг протяжно застонала Дела в комнате на втором этаже "Золотой бочки", у нее начались схватки. Повитухи, склонились над ней, запричитали... За дверью охнул Торчок, который мало соображал в родильных заботах. Селезень подмигнул парню: не робей.
В руке разбойника был топор, но Гедору хотелось привычной драки, он отбил плохо направленный удар дубины, врезал кулаком с зажатым топорищем в зубы бородатому крестьянину, ткнул обухом другого и вломился в толпу, зажатую между бруствером и перилами, которым боевая площадка была ограждена с внутренней стороны. Здесь Мясник ощутил себя в привычной стихии - хотя он не мог использовать свою невероятную быстроту, но зато не опасался полновесных ударов сплеча - размахнуться-то противнику негде! Топор он быстро потерял - и даже сам не заметил, как это произошло. Ворочался в тесноте, работал плечами и локтями, если удавалось - бил головой и наносил удары кулаком снизу. Разбойник вмиг покрылся кровью - и своей, и чужой.
Крестьянин половчей сумел ухватить его за волосы - Мясник взревел, вырвался, оставив клок шевелюры, и врезал так, что треснула ограда. Бородатое лицо противника с удивленно распахнутым ртом качнулось и пропало - мужик полетел со стены. А Мясник ухватил следующего противника за грудки, оторвал от помоста и швырнул. Сразу несколько человек потеряли равновесие, повалились друг на друга, и снова не выдержали перила, с оглушительным треском разлетелись под напором тяжелых тел..
Тем временем Ривен с молотобойцами разогнал толпу крестьян у ворот и покатил таран внутрь, за стену. Теперь сервы наконец-то побежали повсюду, и по лестницам перестали карабкаться новые, охочие до драки, мужики. Разъярившийся Гедор пер напролом, сзади уже орали взбодрившиеся ополченцы, и вскоре стена была очищена от чужаков.
Мясник с немалым трудом заставил себя остановиться, когда вместо серой дерюги увидел перед собой кожаные доспехи горожан... Он вытер кровь и надсадно заорал, изливая в крике и радость победы, и неутоленную кровожадную ярость. Его крик не долетел в светелку на втором этаже постоялого двора, но - будто в ответ на отцовский голос - крошечный, едва родившийся малыш чуть слышно закурлыкал, прочищая легкие - и этот звук показался счастливой измучившейся Денарелле громкой и великолепной победной песнью. Они с Гедором победили!
Госпожа ок-Дрейс наблюдала за штурмом и волновалась. Мальчиков она отправила в замок, велев сенешалю на всякий случай подготовиться к обороне. Зловредные соседи наверняка слетятся, как падальщики на труп, попытаются поживиться в поместье, потерявшем хозяина - этого следует ожидать. Там же, в замке Дрейс, осталась большая часть латников. Господин готовил их к походу, намеревался ехать в Энгру... о, Гилфинг, как давно это было. Миновало несколько месяцев, но даме казалось: жизнь прошла. Как разительно все переменилось... и вот сейчас она наблюдает, как невесть откуда взявшиеся новые друзья идут на приступ злого города. "Злой город" - так она мысленно именовала Вейвер.
По правде говоря, женщину не очень-то волновала судьба непокорной общины, пусть их перебьют всех, пусть разграбят все в Вейвере... или же, напротив, пусть приведут к покорности - что ей, утомленной превратностями судьбы женщине? По мужу она уже отгоревала, боль забылась... месть не владела помыслами. Теперь ее мысли занимал галантный и храбрый господин Ангольд. Не лез бы он вперед, не совался под топоры отвратительных бюргеров злого города.
Дама ок-Дрейс с удовлетворением отметила, что воины, руководимые ок-Ренгаром, не спешат на приступ, а пустили вперед крестьян. Это были ее крестьяне, из сел, подчиненных Дрейсам, каждый погибший под стенами мужлан - это убыток, это меньше оборка... Но и потери не волновали женщину. Пусть и эти все полягут, лишь бы Ангольд возвратился с победой и сказал: "Прекрасная дама, примите во владение то, что было отнято у вашей семьи подлым обманом!" Так пишут в романах и поют в балладах, такие слова мог бы сказать отважный Гвениадор своей Денарелле.