Летняя гроза
Шрифт:
— О! — Удивление на лице Грозы привлекло Танино внимание. — Мама!
Таня перебралась к коленям Грозы, которая почти села от боли. Она помогла дочери развести ноги и увидела головку ребенка.
— Мне надо вытолкнуть его! — выдохнула Гроза, тяжело и часто дыша.
— Тише, Гроза. При следующей схватке сделай глубокий вдох и как следует натужься.
Гроза сделала, как ей велели, хотя боль, казалось, грозила разорвать ее надвое. Раз, другой она выталкивала ребенка, со всей силы впиваясь зубами в кожаный ремень. Обхватив колени руками, Гроза сделала последнее мощное усилие и почувствовала, как выскользнул ребенок,
Гроза совсем без сил откинулась на кипу одежды, ожидая крика своего новорожденного младенца.
— Мальчик, — объявила Таня. — Сын, большой и красивый.
Через несколько секунд оглушительный крик наполнил вигвам, послужив знаком для тех, кто был за его стенами. Там ждали исхода родов Вольный Ветер и Пума.
В тот момент, когда раздался первый крик ребенка, луну медленно укрыла тень. Больше ни облачка не было в небе, кроме этой длинной тени. Посмотрев вверх, Пума и Ветер различили фигуру воина, шагавшего по поверхности полной, круглой луны. По расчетам Пумы наступил миг полночи, мгновение, отделяющее один день от другого.
— Этот ребенок будет идти между днем и ночью, между миром тьмы и света, в тени его сияния, — предсказал Пума, по-своему истолковав то, что увидел.
Ночной ветерок донес его слова до вышедшей из вигвама Тани.
— У тебя сын, — ответила она на озабоченный взгляд Ветра. — Крепкий, здоровый мальчик.
— А Летняя Гроза? — спросил он, глядя в сторону вигвама.
— Хорошо. Как раз сейчас она кормит младенца, — мягко улыбнулась Таня. — Иди к ней, Вольный Ветер. Подари своим глазам праздник, дай им увидеть твоего сына и его мать.
Когда Ветер нырнул в вигвам, Таня устало прильнула к мужу.
— Наш первый внук, Пума, — счастливо вздохнула она. — Прелестный малыш.
Пума прижал к себе Таню, деля с ней радость.
— Он получит имя Облако, Идущее Меж Двух Миров, — сказал он жене. — Он будет идти между светом и тьмой в тени жизни.
Когда Гроза окончательно оправилась для путешествия, небольшая семья присоединилась к расположившемуся на новом месте лагерю племени. Мужчины охотились, а женщины ухаживали за посевами и выделывали шкуры. Они собирали первые ягоды и ранние летние яблоки и сушили их, делая запас на зиму, когда от свежих фруктов останется одно воспоминание. Местоположение нового лагеря оказалось получше, чем предыдущим летом, здесь было больше травы и деревьев, и Гроза радовалась хотя бы этому. День сменялся днем, и жизнь шайеннов шла своим чередом.
А затем произошла небольшая, но принесшая беспокойство перемена. Распространился слух о новых шагах, предпринимаемых правительством Соединенных Штатов. Хотя было не совсем понятно, что именно готовится, стало точно известно, что новшество коснется всех племен на Индейских территориях, известных как территория Оклахома, и их земель в резервациях. Больше всего тревожились о том, что правительство хочет снова украсть у индейцев земли, пусть бедные, но от этого не менее ценные.
Правительство загодя направило делегацию для разъяснения вождям племен предлагаемого Закона Дауэса, иначе называемого Закон о распределении земли. Пума и Вольный Ветер, знающие английский язык и способные лучше других понять путаный документ, посетили эти собрания. Они вернулись озабоченными.
— Этот Закон Дауэса уже принят конгрессом больше полугода назад, — объяснил собравшимся Пума. — Мы, как обычно, лишь поставлены перед свершившимся фактом. — В голосе его прозвучала испытываемая им горечь.
— Что это означает для нас? — спросила Гроза. Ответил ей Ветер:
— Это означает именно то, чего мы боялись, хотя белые люди пытались представить дело совсем наоборот. Они думают, что, если станут говорить другими словами и подслащивать свои речи, мы поверим, что они оказывают нам огромное благодеяние. А на самом деле они снова забирают у нас наши земли.
— Они приехали, чтобы получить наше одобрение тому, что они уже сделали, — враждебно добавил Зимний Медведь, — словно мы бессловесный скот, который пойдет туда, куда они укажут. Их слова — что плевок! — И чтобы подчеркнуть свои слова, Зимний Медведь сплюнул на землю, будто очищая рот от мерзкого привкуса.
— Как же им удалось снова обмануть нас? — подавленно спросила Таня.
Казалось, что обмануть индейцев больше, чем это уже сделало правительство, невозможно, однако государственные мужи все еще удивлялись, почему индейцы нисколько не рады привилегии быть обманутыми. С каждым новым договором и нарушенным обещанием Таня все больше презирала правительство за его недальновидность и алчность.
— По этому новому закону они хотят дать каждому взрослому индейцу сто шестьдесят акров земли и по восемьдесят акров каждому ребенку. Таким образом, как они говорят, — презрительно фыркнул Пума, — индейцы станут владельцами своей же собственной земли и должны будут гордиться этим. Резервации будут поделены на личные фермы, а земли общего пользования упразднят.
Пугливая Олениха явно растерялась.
— Почему вы считаете, что это так ужасно? Все мы знаем, а белые люди не понимают этого, что, владея землей порознь или вместе, племя все равно останется единым целым. Если они хотят разъединить нас, их план провалится, потому что мы всегда держались и будем держаться вместе.
— Верно, но моя мать не понимает того, что, пойдя на это, мы потеряем большую часть наших земель. Нас уже не так много, а размер выделяемых участков слишком мал, чтобы мы смогли покрыть всю нашу землю, — презрительно пояснил Ветер. — Да, нас снова обманывают и, улыбаясь, призывают благодарить Большого Отца в Вашингтоне за то, что он заботится о своих детях индейцах!
Пума кивнул.
— Кроме того, правительство передаст нам наделы только через двадцать пять лет, а пока получает нашу землю в свою собственность. А мы знаем, какие ужасные изменения могут произойти и за несколько лет, не говоря уже о двадцати пяти. Если мы примем этот план, то еще на один шаг загоним себя в ловушку.
— И, добавляя к обиде оскорбление, они сердечно советуют нам хорошенько трудиться, чтобы стать хорошими фермерами! — Зимний Медведь встал и обвел рукой окружавшие их скудные земли. — Как будто на этой земле может вырасти что-то, кроме сорняков и скал!
Его темные глаза полыхали пламенем оскорбленной гордости и боли.
— Я воин, — воскликнул он, — а не женщина! Пусть посевами занимаются женщины, наши нужды невелики и не наносят ущерба земле. Я не собираюсь царапать плоть Матери-Земли железными плугами, лишая ее последних жизненных соков. Я буду брать только те ее плоды, которые она отдает нам добровольно, и охотиться, как подобает мужчине!