Лётные
Шрифт:
– - Мимо меня лётные-то не проходят,-- говорил Безпалый, когда иосиф-Прекрасный спросил для куражу целый полштоф.-- Ох, много их идет из Сибири... Ну, с устатку и завернут к Родьке нутро поправить. Тоже назябнутся да наголодаются, да натерпятся всякой муки-мученицкой, оно живого человека и тянет к теплу... Другому и так подашь стаканчик.
– - Из сливок {Сливками называют в деревенских кабаках недопитые остатки, которые из стаканов и шкаликов сливаются в особую посудину.},-- поправил дядя Листар.
– - Всяко бывает... другой раз цельнаго отломишь.
В кабаке Безпалаго иосиф-Прекрасный
– - Как с вами быть-то: живёте пока...-- говорил кузнец Мирон, а ему поддакивали другие мужики.-- Кругом лётные перебиваются по летам: кто на покосах по избушкам, кто себе балагунку пригородит.
– - Лётные, как комары: до осени...-- смеялся Родька Безпалый.-- Первым снежком их, как метлой, выметет. Все в Шадрином будут... Угодник на угоднике: Елкин, Кустов, Кольцов -- не найти концов.
Мужики добродушно смеялись над лётными, выпили лишний стаканчик по такому случаю, и знакомство завязалось.
– - Вот как насчет баб?..-- заметил Кондрат в самый разгар беседы.-- Летняя пора -- и за грибами и за ягодами ходят... Чтобы неустойки не вышло какой.
иосифу-Прекрасному ничего не оставалось, как божиться и клясться, что они и близко к бабам не подойдут, что им это самое дело наплевать, а уж если такая нужда застигнет, так и Шадринск не за горами -- там этого харчу сколько угодно. Дядя Листар кусал свою бороду и ничего не говорил, потому что настоящему мужику не хорошо болтать о таком пустом предмете -- ему даже было немножко совестно за степеннаго Кондрата, которому не следовало себя срамить. Эка невидаль -- бабы!.. Уж тут что ни говори, а если тебеньковския бабенки гуляют со своими парнями, так будут и с лётными гулять: солдатка Степанька, кривая вдова Фимушка, замотавшаяся девка Улита, да мало ли их наберется по деревням?
За иосифом-Прекрасным к Безпалову пришел Филипп Перемет и сразу понравился всем, потому видно, что обстоятельный человек: напрасно слова не молвит и компанию поддержать может. Особенно близко Премет сошелся с кузнецом Мироном, потому что и сам близко знал всякую кузнечную работу.
Один Иван Несчастной-Жизни оставался все еще на Татарском острове, потому что едва ходил, да и то задыхался через каждые десять шагов. От-нечего-делать он городил вместе с иосифом-Прекрасным летний балаган, в котором можно было скрыться, по крайней мере, от дождя.
Первыми на Татарский остров явились деревенские белоголовые ребятишки; они сначала наблюдали лётных с берега и только потом решились переправиться на остров. Это были самые бойкие из всей деревенской детворы: Семка, сынишка старшаго брательника Гущина, Авдошка Сысойкин, Булка Родькин, и с ними же приплелась семилетняя девчурка Сонька. Мальчишки совсем не заметили, как она перебрела за ними через реку на остров, и были очень сконфужены ея обществом.
– - Сонька, под домой... прибьем!..-- кричал Булка, первый озорник.-- Ишь, сопливая, туда же за ребятами...
Он схватил девочку за тонкое плечо и больно ее толкнул. Сонька заревела, но за нее вступился иосиф-Прекрасный, умевший ладить с ребятишками.
– - Не трожь ее, ребята,-- говорил он буянам.-- Ты чья будешь, девонька, а?.. Ах, ты, зелена муха...
– - Фе...ее...кли-и...стина,-- всхлипывая и закрыв лицо руками, ответила Сонька.-- К мамке хочу...
Девочка опять расплакалась. Но иосифу-Прекрасному не стоило особеннаго труда утешить ее: он посадил Соньку к себе на колени и принялся выделывать на губах такия трели, что девочка сейчас же засмеялась чистым и доверчивым детским смехом. Иван лежал в балагане и видел всю сцену: имя Феклисты заставило его вздрогнуть; но он не вышел из балагана и только издали разглядывал белокурую головку девочки с заплаканными глазами. Сонька была в одной старой выбойчатой рубашонке, открывавшей до самых колен исцарапанныя, желтыя от грязи и загара ноги; на спине у нея болталась скатавшаяся косичка; тонкая шея была совсем коричневая, лицо запачкано, и только одни глаза, как две звездочки, сияли тихим, ясным взглядом.
Эта детвора быстро освоилась на Татарском острове и с детским эгоизмом одолевала иосифа-Прекраенаго тысячью просьб: наладить удочки, поймать птаху, поиграть на губах, вырезать пикульку помудренее, разсказать сказку пострашнее. Перемета и Ивана ребята боялись и только с любопытством поглядывали на них издали. Угощая ребятишкам, иосиф-Прекрасный через них быстро разузнал всю подноготную Тебеньковой: какой поп, кто богатые мужики, какой писарь, когда лётные проходили и т. д.
Из мужиков раньше других пришли брательники Гущины, здоровые и молчаливые мужики, про которых шла не совсем хорошая молва, особенно про большака: знались брательники с башкирскими конокрадами и с трактовыми ворами, пошаливавшими на шадринском тракте. Гостей лётные угощали водкой.
– - Ничего, славно здесь у вас,-- говорил меньшак Гущин, заглядывая в, балаган к Ивану.-- Летом-то даже очень любопытно... тоже вот балагушку приспособили. Ну, Иван, как ты здоровьем-то?
– - Да ничего... полегчало будто.
– - Чердинский, говоришь?
– - С той стороны...
– - Та-ак,-- недоверчиво протянул меньшак и переглянулся с большаком.-- Только говорьё-то у тебя не подходит маненько...
– - Смешались мы говорьём-то...-- подхватил иосиф-Прекрасный, желая выручить товарища.-- В остроге-то всякаго жита по лопате наберется,-- ну, какое уж там говорье.
После Гущиных приходил кузнец Мирон, Сысой, и даже заглянул степенный Кондрат, обнюхавший весь остров. Лётные принимали всех мужиков одинаково и всех угощали водкой. Водка выпивалась исправно, и мужики повторяли: "ничего, живите пока". Дядя Листар, конечно, наведывался чаще других и сам припрашивал водки. Пьяный, он разбалтывал все, что говорят в деревне мужики относительно лётных.
– - Тебе бы, Иван, показаться в дерёвне-то...-- советовал старик.-- А то сумлеваются мужики-то... Конечно, по глупости по ихней,-- не понимают, что хворый человек... Заверни, как ни на есть, к Родьке, только и всего. Поглядят и отстанут... дураки, одно слово.