Лето перемен
Шрифт:
Дьявол, ну зачем он спросил? Злость с новой силой подкатывает к горлу.
– Херово. Он опять не пришел.
Кирилл кивает. Он знает, что тему лучше закрыть.
– Марк сказал выступаете после медляка. Где твой отец?
– Черти знают. Здесь должен быть. Ведь это для его нового альбома. Это он не забудет. А еще тут целая туча малолеток. Так что это его любимая среда обитания.
Вдруг толпа начинает биться в конвульсиях.
Началось.
– Отец, зачем ты сюда вышел? Мы же договорились, что ты выходишь на сцену и потом уходишь.
– Кирилл, привет.
Кирилл
– Я уже не могу поздороваться с другом моего сына?
Он вертит головой, и я знаю зачем.
– Только не здесь, умоляю тебе. Не надо гадить у меня в школе. Это первая школа, которая мне нравится. Умоляю тебя, – я шиплю сквозь зубы, потому что знаю – ему наплевать. Он всегда руководствовался мимолетными желаниями, не слишком задумываясь о последствиях. Моя жизнь – тому доказательство.
– Так, у тебя пара минут. И мне нравится твоя прическа, малыш, – он ерошит мои тщательно прилизанные волосы. Я всегда их зачесываю перед выступлением: так они не падают мне на глаза и не мешают играть на гитаре.
– Я пойду, надо приготовиться.
– Конечно, малыш, – смеется Кирилл. Его все это забавляет, а меня бесит до трясучки.
Спустя несколько песен мы вытаскиваем оборудование на сцену, и под одобрительные крики и свист ставим два стула, а затем подключаем гитары к усилителю. Надо сказать, я обожаю это чувство. Когда толпа становится одним черным пятном, и ты играешь для себя. Или для кого- то, кого держишь в уме. Первые же аккорды вызывают экстаз у доброй половины зала, и я усмехаюсь. Отец был прав. Это отличный ход. Точно его целевая аудитория.
Моя новая песня звучит первый раз со сцены, и я немного волнуюсь. Зря я курил. Тошнота подкатывает к горлу, и я закрываю глаза, чтобы сдержать позывы. Отец, заметив это, передает мне бутылку воды, и неодобрительно качает головой. Хер с ним. Я уже полгода как не пил и не курил траву, хотя мне это очень помогало с музыкой. Последнее же время все мои песни выходят какими- то плоскими. Шаблонными. Им не хватает того, что есть в той, что мы играем сейчас. Я закрываю глаза и, перебирая струны, представляю маму.
Туманом затянуты плиты
Мне здесь хорошо, а тебе?
Ты слышишь меня сквозь молитвы
Приди же, не стой там во мгле.
Зал застыл, и мне это нравится. Я хочу, чтобы они вслушивались в слова, по- детски, до слез хочу, чтобы мама меня видела сейчас. Но это все трава, чертова трава. Мысленно обещаю себе больше так не распускаться. Пальцы по памяти скользят по струнам, а акустика зала пробирает меня до дрожи.
Я думал тебя не увижу
Я думал тебя больше нет
Но черная адова птица
С небес мне приносит ответ
Отец присоединяется ко мне в куплете, и от этого у меня застревает ком в горле. Это настолько эмоционально, что мне не избежать насмешек. Не думал, что вот так, открыв свои переживания перед друзьями и одноклассниками, я расклеюсь. Черт возьми, да я с десяти лет выступаю перед толпами! А сейчас нервничаю, как девственник перед первым свиданием.
На плечо ложится рука отца и крепко сжимает его. Я замечаю слезы у него в глазах, и быстро киваю в
Прочистив горло, я объявляю в микрофон один из папиных любимых хитов. Пришло время взяться за работу. Один беглый взгляд на отца дает понять, что от переживаний не осталось и следа. И я в очередной раз задумываюсь, что это было? Истинные чувства или просто хорошая актерская игра?
Глава третья
Рива
Ровно в 18 – 00 «ди– джей» из 11 класса раз десять досчитывает до трех в микрофон, и только потом, под общие возгласы уставших томиться в неудобных паузах подростков, включает Despacito. Мы с Настей переглядываемся, и обе прыскаем. Настя увлекается музыкой настолько, что может угадать любую мелодию любых годов – нравится она ей или нет – нот с пяти. Поэтому некая избирательность в этом вопросе передалась и мне от нее. Мы обе сходим с ума от лиричных песен роковых групп, наизусть знаем все ретро, но танцевать под ритмичное Despacito все же идем.
– Рива, иди к нам! – доносится сквозь орущую музыку. Видимо девочки высосали по банке пива где– то за углом школы: другого объяснения этой внезапной дружелюбности я не нахожу. Но мне все равно льстит внимание самых красивых девчонок в классе, и, натянув на лицо маску безразличия, медленно подхожу к ним, таща подругу за руку.
– Погоди, это же…– Настя не договаривает, вырывает свою ладонь из моей, и ныряет в танцующую толпу. Если бы не зал, полный одноклассников, я бы умоляла ее не оставлять меня одну.
Выбора у меня нет, и я протискиваюсь к Лиле, Наташе и Марине, которая каким- то неестественным образом переплела руки вокруг тела своего парня. Мы уже давно привыкли, что Марина с Мишей все делают вместе. Если рядом Марина, то и Миша тоже рядом. Но последний месяц они словно сиамские близнецы – не выпускают друг друга из объятий, и не всегда понятно, где чьи руки. За глаза мы с Настей называем Марину эльфом. Она немного глуповата, что делает сходство еще больше. Длинные волосы, такого белесого оттенка, какие бывают только у маленьких детей и раскосые голубые глаза с тоненькими губами- ниточками. Все это, и маленький рост – вылитый эльф. Вместе они смотрятся словно Красавица и Чудовище: она, и Миша, который на целую голову выше ее, и шире в плечах раза в три. Иногда они забываются и целуются, словно никого рядом не существует, от чего Настю очень сильно мутит, а меня берет какое- то ноющее отчаяние.
Миша отрывает губы от Марины и, все еще не выпуская ее из объятий, кивает мне.
– Вы тут очень круто все сделали. Молодцы. Прямо настоящие тропики! – Он жестом показывает на актовый зал, который, справедливости ради надо заметить, тяжело узнать.
Мы сделали невозможное: превратили грустное помещение с тяжелыми портьерами в цветущий сад. Я и подумать не могла, что у нас в школе такое количество цветов! Хорошо, нам вызвались помогать мальчишки из средних классов. Естественно, не бескорыстно, а за возможность уйти с уроков, отчего в их глазах мы превратились в полубогинь.