Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Очень приятно, – произнесла Лилия Тиграновна, и режущей проволочности в ее голосе как не бывало – не проволока душителя, а шелковый бархат мягкими кольцами лег вокруг Никитиной шеи. – Очень приятно, – повторила она, – я рада такому пополнению. Я просто счастлива. С вашими данными, – оглядела она Никиту пылким взором, – вы можете стать лицом фирмы, э-э-э…
– Никита, – еле проскрипел он, – Никита Потравнов, – повторил он сипло и потянул носом дурманящий парижский яд, которым не без щедрости обрызгано было декольте Лилии Тиграновны. И конец тут пришел Никитушке, так как дьявольская химия отшибла у него всякое соображение и память.
– Я буду называть вас Ник. Не возражаете? – И еще одно бархатное кольцо обвило Никитину шею.
Нисколько он не возражал, разумеется. Он даже не понимал значения слова «возражать», будто впервые его слышал.
– Вот и хорошо. – Никита возликовал: его похвалили. – Это просто замечательно. А меня зовут Лилия Тиграновна. Лили для близких друзей. Вы хотите стать моим другом, Ник?
Что за вопрос, святые угодники?! Задремавшая было Никитушкина удивительная наглость моментально проснулась, возмущенная. Что за вопрос? Хочет ли он стать другом. Другом! Черта с два.
Ха, другом. Любовником – с радостью. С восторгом. Хоть сейчас. Надо полагать, именно это и подразумевалось. На кой черт ей друзья, этой розе? То есть Лилии. Лили, если ей так хочется. На кой ей друзья? Дружба-то пахнет по-другому: не дорогим синтетическим парфюмом, а осенним костром, старой книжной бумагой, пивком под разговоры, сигаретным дымком. Одним на двоих покореженным зонтом, сосиской в тесте – одной на двоих, влажной паутиной волос, свежей кожей щек, сбежавшим на плиту рассеянным утренним кофе, сырым сквозняком из расхлябанных оконных рам. Даже Анька ему больше друг, чем… Ох, а вот это здесь совершенно ни при чем, ешкин кот! Есть Божий дар, а есть яичница. Хотя, если честно, перепутать одно с другим нечего делать.
Так что же? Его приглашают попировать на лепестках розы? То есть Лилии. Испить нектара? Кто откажется от такого пиршества? Только законченный болван. Поэтому Никита, наглая такая тварь, плеснул огненного сиропу во взгляд и изрек в лучших традициях лицемерной куртуазности:
– Весь в вашей власти, Лили.
– Даже так? – распустила темную улыбку Лилия Тиграновна. – Я постараюсь не злоупотребить моей властью, несмотря на то что существует большой соблазн, Ник. Большой соблазн.
Никита слегка поклонился и качнулся к Лилии Тиграновне, словно бы притягиваемый магнитом, а она продолжила:
– Знаете, вам бы пошла немного иная одежда. И в моей власти… Власти, – подчеркнула она, – для начала одеть вас подобающим образом. Сейчас мы поедем вас одевать, причесывать – словом, делать из вас человека светского, а затем отправимся в одно прелестное местечко, где вы покажете себя с наилучшей стороны. Покажете себя моим верным рыцарем, я разумею. Послушаем музыку, выпьем шампанского. Ну а потом – потом я, пожалуй, вознагражу вас за верную службу. Я надеюсь, вы не столь благородны, чтобы отказываться от награды?
– Что такое благородство?! Какое еще благородство?! – хрипло выдохнул Никита, подыгрывая Лилии Тиграновне. – Оно издохло пять минут назад, все мое благородство, Лили! – И Костя, который даже не подумал скромно отойти куда-нибудь в уголок и с интересом следил за ходом разговора, не удержавшись, весело хрюкнул. Но его по-прежнему подчеркнуто не замечали.
– Туда ему и дорога, вашему благородству, – важно кивнула Лилия Тиграновна, – а то еще, упаси бог, стихи бы начали читать, вместо того чтобы… Впрочем, об этом пока рано, мой дорогой. Едемте же!
И они поехали. Отправились делать из Никитушки светского человека. Светскому человеку, оказывается, полагался костюм из Англии, галстук из Италии, австрийская обувь, французское смущающее белье и шелковые носки, невыносимо стильная прическа и швейцарские золотые часы с тремя циферблатами. Время, стало быть, в трех измерениях. Ужас, а не часы.
Новоявленного светского человека Никиту Олеговича Потравнова обрызгали сладковатыми свербящими ароматами, двадцать пять раз прокрутили перед зеркалами. Потом вдруг выразили недовольство, раздели сверху и сменили рубашку, так как прежняя показалась недостаточно хороша; защемили манжеты бриллиантовыми запонками, галстук – булавкой под стать запонкам; расправили, одернули, подтянули и отправили в люди. В Большой Свет, будь он неладен, если требует от человека стольких мучений и унижений.
И пошел Никитушка в люди. Вернее, поехал на заднем сиденье «Мерседеса» с прекрасной Лили под боком, сменившей свои атласные лепестки на бархатные, но тоже кровавые, как мстительная страсть.
Платье у Светланы мягко волновалось глубокой зеленоватой морской водой, оттеняя густую рыжину прически, и стразы были разбрызганы по подолу, лучились в ярком электрическом свете гримерной. Серебряные туфельки, впервые надетые, были легки, высокая стройная шпилечка каблука уверенно постукивала, обозначая Светланины шаги, нельзя сказать, что невесомые, но ведь мама Света была далеко не фея, а всего лишь небесталанная виолончелистка.
Перед Светланой вертелась Аня, по-лебединому подняв руки, в подражание Майе Плисецкой, не иначе.
– Прелестно, – кивнула мама Света, оглядывая дочь. – Можно было бы подобрать на ниточку, чтобы было совсем уж идеально, но… Время, время! Впрочем, давай-ка, Анюта, попробуем вот так…
И она, покопавшись в большой сумке сундучком, извлекла бархатный футлярчик, а из него – позолоченную брошку-цветок с росинками от Сваровски и прикрепила ее к Аниной талии, прикинув сначала то так, то этак, повертела, перевернула, присобрав под застежку лишние сантиметры шелка, и платье, светло-золотистое, под цвет волос, село идеально.
Анины волосы скрутили, подкололи на затылке с легким напуском над шеей, подчеркивая ее стройность, выпустили на шею якобы небрежный, а на самом деле тщательно налаженный локон, пригладили излишнюю пышность над нежным лбом, и прическа была готова.
Еще немного грима, самого деликатного, еще немного подчеркнуть рисунок губ розовым карандашом, подтемнить ресницы, еще капнуть под ключицу «Диориссимо», духов старомодных, но надежных и забытых настолько, что способны сойти и за пикантную новинку. Еще подтянуть ремешок на босоножке, притопнуть каблучком, подправить и разгладить на колене переливчатую тонкую лайкру колготок. Еще раз поглядеться в зеркало… Все. Само совершенство.