Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Все, Анюта, – подвела итог Светлана, – все. Ты само совершенство. Хоть на выставку. И не забудь: ты у нас Елена Георгиевна Пьянцух, администратор. Не перепутай, а то еще охрана выставит вон.
– Мама, а если паспорт спросят? – Аня все же немного трусила. Она никогда еще не была на великосветских раутах и на концертах для избранных.
– Ну, до этого не дойдет, – пожала плечами Светлана. – Главное, чувствуй себя уверенно. Но и не мелькай особенно. Выбери скромный уголок, возьми бокал коктейля… А музыка будет хорошая, великолепная, я тебе обещаю. Сначала выступим мы, струнный ансамбль, потом… Потом – сюрприз для тебя.
– Сюрприз? – Аня не очень-то любила сюрпризы. Вернее, участвовать в сюрпризах.
– Да, сюрприз. Но не трусь, не трусь раньше времени! Ты же еще не знаешь, Анюта… Мы-то, струнный ансамбль, я подозреваю, никого здесь особенно не интересуем. Мы так, для разогрева снобствующей публики, что-то вроде аперитива. Дивертисмент, не более того. И нисколько меня это не унижает за те деньги, которые нам обещали по договору. Даже Яша согласился, а он, надо сказать, немного избалован в своих палестинах. В Европе, уточню. Так вот, мы будем играть – легкую классику играть, публика будет собираться, рассаживаться, пить шампанское. А потом, после нас… После нас – нет, не потоп, конечно же, а – главное блюдо. Вот угадай, кто?
– Как я угадаю? Ростропович? Спиваков?
– Ну уж! – повела зеленым морским плечом Светлана. – Джон Элвуд, вот кто! Представляешь?
– Ничего себе, – благоговейно пролепетала Аня и пошла под бледным гримом застенчивыми розами. – Никогда бы не подумала, что он выступает и в камерных залах, а не только на стадионах.
– Насколько мне известно, не выступает, – подняла брови Светлана. – Но тут уж такое дело: зал, конечно, маленький, количество зрителей невелико, а сборы как на стадионе, как на «Уэмбли» каком-нибудь, ну, может, немного поменьше. Любой бы выступил.
– Девочки, принцессы, пора! – раздался под дверью высокий, хрипловатый поросячий тенор. – Где у нас великий Михельсон-то? Яков наш прославленный? Светка, не знаешь? Меня все торопили, торопили, я чуть свой альт не забыл. А сами-то? Сами-то? Опаздываем, я говорю!
– Да не опоздаем мы, Николай, – отозвалась Светлана. – И Яша сейчас подойдет. Сцена готова? Ну и пойдем настраиваться. Анюта, ты только не волнуйся, девочка. Ох! – И Светлана прижала сильные пальцы к вспыхнувшим вдруг щекам. – Все будет хорошо.
Низкая сцена мягко освещалась рамповыми огнями и украшена была цветочным бордюром. Цветы, самые разнообразные, свежайшие, пестрели в длинных плетеных корзинах и дышали парфюмерными ароматами, подрагивали и роняли изредка лепестки, волнуясь в предконцертном напряжении не менее артистов.
Зал не был обычным зрительным залом, а скорее напоминал помещение дорогого ресторана. Беломраморная балюстрада обрамляла зал, и там, по всей видимости, находились места для избранных с мягкими креслами вокруг столиков дорогого дерева, над которыми остро искрился хрусталь и мягко плавилась позолота светильников. В центре зала изливался живой водой фонтанчик, и женская фигура белого мрамора, что поддерживала витую раковину, из которой лилась вода, казалось, чуть движется в ниспадающем потоке, дышит и оглядывается украдкой. Вокруг фонтана довольно тесно расставлены были крошечные одноногие столики, а полукругом (чтобы лицом к сцене) у столиков – мягкие стулья, и там уже сидели первые зрители, господа в смокингах и дамы в недешевых туалетах, казавшиеся неприступными в сверкающей броне своих украшений.
Никто не объявлял о начале концерта, но музыканты, что до сей поры прислушивались к разлаженному, несобранному звучанию струн своих инструментов, вдруг, словно по команде, замерли, взметнув смычки, и мгновение спустя зал утонул в песне Сольвейг, и лишь отзвучала она, отволновалась, как хлынула «Венгерская рапсодия», а вслед за нею заплескался щемящий Брамс, и словно ветер надул паруса, и большая лодка полетела по бурной реке к далекому, непредсказуемому и опасному морю навстречу гибельному наслаждению…
Музыканты играли слаженно и вдохновенно, Яшина скрипка звучала божественно, Светланина виолончель аристократично, альт толстяка Николая Николаевича со сдержанной восторженностью, вторая скрипка худышки по имени Марина верноподданно, услужливо и скромно. Концерт, или всего лишь дивертисмент, как считала Светлана, был успешен, в полной мере удался, насколько могла судить не слишком музыкальная Аня. И лишь когда зазвучали последние ноты, только она одна, пристально следившая за сценой из своего уголка, заметила, как чуть не в такт дрогнул мамин смычок, как Светлана чуть покраснела и повела бровью в сторону колыхнувшейся занавеси входа на балюстраду.
Аня скосила глаза и увидела в темном арочном проеме мужскую фигуру, весьма представительную, от которой даже до Ани, сидевшей точно на противоположной точке диаметра круглого зала, докатывались волны самоуверенности. Вернее, нет, не самоуверенности, а внутренней силы. Ну и властен же он был, мамин избранник! Потому что в том, что появившийся к завершению концерта господин и есть мамин мужчина жизни, у Ани не было никаких сомнений. И взволновалась она необычайно, понимая, что будет ему обязательно представлена.
Концерт окончился, и музыканты, удостоенные благодарных рукоплесканий и персональных букетов, вышли в фойе, как и некоторые представители публики, чтобы поразмяться и обменяться светскими поклонами, – до выступления прославленного Элвуда оставалось еще некоторое время. Аня не решилась сама подойти к Светлане, которая наверняка беседовала сейчас со своим поклонником, однако любопытство щекотало ее так нестерпимо, что пришлось даже слегка потереть за ушами, рискуя навредить прическе. И Аня, любопытствуя и преодолевая робость, все-таки выглянула из-за драпировки, что прикрывала соединяющую зал и фойе арку. Но тут-то ее, голубушку, и поймали.
– Госпожа Пьянцух? – обратились к ней.
Аня так и присела, она совсем забыла, что она госпожа Пьянцух. И что она будет делать, если ее сейчас спросят об имени? Имя настоящей госпожи Пьянцух вылетело, исчезло из ее замечательно причесанной головы, не оставив следа. Но, к счастью, имени ее не спросили.
– Госпожа Пьянцух? – глядели на Аню тускло-серые фотоэлементы вежливого робота, вероятно лучшего на свете референта или же безупречного телохранителя. Аня робко дрогнула коленками и сморгнула, что было воспринято как ответ положительный: я, мол, госпожа Пьянцух, кто же еще. – С вами будут говорить, – сообщил напугавший ее робот и повелительно дернул головой, указывая направление, в котором следовало двигаться Ане.