Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
ПОЕДИНОК
— Спасите меня, сэр синьор! — лихорадочно обратилась ко мне на английском молоденькая венецианка.
Местных уроженок легко узнать по певучему выговору и врожденной грации так же, как изящную гондолу всегда отличишь от обычной плоскодонки. И даже акцент у нее был мягкий, не то что мое курское произношение. Хотя во всем остальном мой Курск… Ну, ладно!
Она, очевидно, приняла меня за англичанина. У нас только что состоялся в траттории «Лагуна» дружеский ужин с коллегами — английскими матросами, работавшими тоже на своем океанографическом судне, и мы обменялись памятными сувенирами:
Не успел ей ответить, что хоть я никакой не сэр и вовсе не синьор, но тем не менее она всегда может запросто рассчитывать на помощь русского водолаза, как из темного каменного переулочка возник человек в черном костюме. Он пронзительно взглянул на девушку, и она, тихо всхлипывая, сразу заторопилась к нему.
Я двинулся было за ней, но человек в черном выступил вперед и преградил дорогу. Надобно бы описать его примечательную внешность. Так и хочется начать с «О».
О, это был особенный человек! На его сорокалетнем, в мелких морщинках-сжатиках лице неподвижно выделялись решительные, волевые глаза.
— Не ходите за нами. Не советую, — размеренно произнес он тоже по-английски. Видимо, и его ввел в заблуждение мой значок.
Я показал ему на путеводную стрелу, выведенную краской на углу дома, и заявил, что он не может запретить мне идти в центр. Чтоб не заблудились туристы, здесь повсюду нарисованы указатели с надписью «Пьяцца Сан-Марко». Как я вам говорил, именно туда и направлялись наши матросы с Нестерчуком — их уже и след простыл, за каждым водолазом боцману не углядеть.
Под обжигающим взглядом человека в черном я невольно опустил глаза и бочком проследовал мимо девушки. Почему-то у меня, словно навязанная кем-то, появилась непрошеная, несвойственная мне мысль: «Чего с ними связываться? Мое дело сторона!»
Девушка внезапно вцепилась мне в рукав.
— Неужели вы оставите меня с ним? — взмолилась она жалобным голосом. — Сэр синьор, я вас прошу как отца!
Я будто очнулся. И хотя мне было тогда тридцать три, а ей лет семнадцать, но такое обращение, не скрою, польстило. Я браво развернулся и строго, по-отечески сказал человеку в черном:
— Идите своей дорогой, молодой человек. И не приставайте на улицах к девушкам!.. Синьорина, вы под надежной защитой русского водолаза, — галантно предложил я ей локоть.
Меня мгновенно развернуло, и я очутился лицом к лицу с ее разгневанным спутником.
— Предупреждаю… — процедил он.
— Лапы прочь! — сбросил я с плеча его руку. И спокойно заметил девушке, торопливо продевшей ручку под мой локоть, знакомыми с детства стихами: — «Вы не в Чикаго, моя дорогая!» Не волнуйся, дочка.
Человек молча глянул на меня, усмехнулся и отступил. Я повел девушку прочь…
— Куда вы меня ведете?! — вдруг вскричала она, безуспешно пытаясь высвободиться.
Мой локоть капканом зажимал ее руку, и теперь я почему-то упорно волок ее вслед за человеком в черном. Он уверенно спустился к совсем безлюдной, узкой набережной вдоль канала. Здесь лежала особенно мокрая синяя темнота, она тянулась от черно-голубой воды, натыкалась на спящие и брошенные дома и, не в силах уйти вширь, резким углом шла по стенам вверх, где переваливала за крыши…
Время от времени человек оборачивался и приказывал нам поторопиться. Не знаю отчего, и я и девушка вновь — оба мы беспрекословно подчинялись его командам.
Меня охватил страх. Я смутно понимал, что действую вопреки своей воле, но ничего с собой поделать не мог.
— Еще не поздно, — остановился неизвестный, — а не то… Минимум, что вас ожидает, больница, — усмехнулся он мне в глаза. — Мой вам совет: оставьте ее и уходите.
Я послушно подчинился: отпустил девушку и зашагал восвояси, то есть обратно. Мысли мои странным образом замкнулись на сиюминутном: сейчас вечер… я гуляю, гуляю… любуюсь Венецией. Разве я в Венеции?.. Эва, куда занесло. Здесь язык до Киева не доведет… Дряблая причальная лампа, жужжа за стеклом запаянной желтой мухой, освещает темный камень набережной и край белесой воды, где стайкой сбились чинарики сигарет; среди них плавает окурок папиросины с лихой вмятиной, точно на новой шляпе, — как затесался он в эти края, бродяга? — ведь папиросы курят, кажется, только русские и поляки — русский, русский, иди домой — а где дом? — в порт… на корабль-Тонкий женский вскрик позади заставил меня лениво обернуться.
И я неожиданно пришел в себя!
Та узкая набережная прерывалась въездом во дворик дома. Человек в черном, отталкиваясь длинным веслом, уже выводил оттуда моторку. Девушка беспомощно сидела в лодке и, как мне казалось, с мольбой смотрела в мою сторону.
И только, оставив висло, незнакомец взялся за руль, как я мигом одолел разделявшее нас расстояние и вспрыгнул на отлетающую от берега корму.
Неизвестный угрюмо улыбнулся.
Не знаю, почему он вновь не причалил и не прогнал непрошенного попутчика или, на худой конец, не приказал выпрыгнуть за борт, — тут могло быть несколько причин. Возможно, спешил, боясь потерять и секунду. Или, может, боялся, что я запомню номер этой шикарной моторной лодки и сообщу в полицию, а те по рации — патрульным катерам, и привет! Сразу с несколькими людьми ему бы не сладить, он и нас-то двоих с трудом удерживал в подчинении, попеременно глядя в упор то на меня, то на девушку. Так или иначе, но я остался на борту моторки.
Мимо нас летели обшарпанные мрачные дома и вырывались мраморные палаццо, испещренные причудливыми готическими и мавританскими окнами-лоджиями; над нами проплывали изогнутые мосты и мостики: деревянные, каменные, железные…
— Что ж, тем лучше, — неожиданно рассмеялся человек в черном.
Девушка, притихнув, сидела напротив — лицом к нему.
— Рулить умеешь? — пронзающе взглянул на меня.
— Так точно! — отчеканил я, против своей воли встав по стойке смирно и вытянув руки по швам.
Он кивнул на руль, и я, перешагнув скамейку, на которой сидела девушка, взялся за баранку. В сообразительности ему не откажешь; теперь, свободный от управления лодкой, он мог лучше контролировать нас.
Я послушно выполнял его короткие команды:
— Влево!.. Вправо!.. Прямо! — А сам краешком сознания мороковал, как мне выпутаться и спасти девушку.
Этот шакал, гипнотизер или, как там, экстрасенс, поработил и ее и меня. Мы и двинуться по-своему не могли без его желания. Причем долго подряд подчинять своей власти он нас не мог: ему приходилось и словом и взглядом, снова и снова, удерживать девушку неподвижной, а меня — за рулем.