Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Могут законно спросить: резко ли отличалось ГДР от ФРГ. Отвечу: в Гамбурге я домов из панелей не видел, а отличие в том, что в ФРГ современные дома — современней, а в ГДР старые дома — старей. Конечно, в Западной Германии и модных шмоток, и всякой электроники куда как больше, но за них-то там надо платить настоящей валютой, в то время как здесь можно расплачиваться неконвертируемой — улавливаете разницу! А так и там и тут — немцы, никакого отличия, даже язык одинаковый. Ну, машины, понятно, другие: «мерседес» с «трабантом» не спутаешь. Если же глобально смотреть, то гэдээровцы социально лучше защищены. Совсем, как у нас. Тверже глядели в будущее.
Впрочем, все это было до известных событий. Не мне судить, что они приобрели и что потеряли. Сами разберутся. Лично я считаю, от Запада надо брать только хорошее: их вещи, например. А от социализма — наш совершенно свободный труд. Что хотим, то и делаем!
Но что мне особенно понравилось в ГДР — это их замечательное и дешевое пиво. Всякие «гастштете», «бирштубе», «бирхалле» буквально на каждом углу. Никаких очередей, везде найдешь свободные чистенькие столики с клеенками в красную или синюю клетку. Обслуживание мгновенное, можешь и шнапса пару рюмочек опрокинуть. «Гросс», по-ихнему, большая, пол-литровая кружка пива стоит одну марку — то есть тридцать копеек. А бокал, «кляйне», соответственно, полмарки.
К чему я об этом? Все мы любим пиво и странно, если бы я пропустил такое живое дело.
Приехав в Панков уже вечером и побродив среди небольших кирх и серых двух-, четырехэтажных домов с высокими черепичными крышами, я надумал пешком возвратиться в гостиницу. Заблудиться было трудно — вдали в свете прожекторов сияла телебашня на Александер-плац. Я прикинул, что туда никак не более трех часов ходу, даже если заглядывать по пути на минутку в полюбившееся мне «гастштете». Не во все подряд, конечно. Иначе бы моих марок не хватило. И брать в каждой, решил, только по «кляйне» — не больше. И увижу много, время славно проведу, и на перекличку не опоздаю.
В путь! По началу все пошло, как задумано. Осушил для старта «кляйне» в ближайшей пивной, стряхнул пену с губ, вышел, свернул за угол — Стена. Та самая, Берлинская. С грозными надписями. По верху лампы горят. Пришлось обходить…
Хоть и говорят, что берлинские улицы, как и питерские, строго под прямым углом спроектированы, очевидно, Панков — действительно самый старый район. То на месте кружишь, то в какой-то тупик попадаешь, то опять на злополучную Стену выходишь. Ко мне уже и часовые вроде бы присматриваться стали. Может, им другие по телефону мои приметы передавали, как эстафету?..
Ошибаясь в намеченном пути, я не ошибался только в гостеприимных пивных, выходя на них прямо-таки с полуоборота. Да и не мудрено, что я плутал. Телебашню можно увидеть только с открытого пространства, с какой-нибудь площади, а в узких улочках здания закрывали горизонт, да еще, если все время сворачиваешь то туда, то сюда, — и подавно потеряешь всякую ориентацию. Когда я в четвертый или в пятый раз вновь вышел на Берлинскую Стену, невольно подумал: «А может, пиво подействовало? Надо же, дороги не найду!» Да нет, если сложить пять моих «кляйне», то получится две с половиной нормальные кружки — «гросс». Это далеко не та доза, после которой люди сбиваются с правильного пути.
Я стоял в раздумье на углу улочки, напротив Стены на другой стороне, прикуривая и делая вид, что не замечаю, как сверлит меня взглядом бдительный часовой. И тут лампы на Стене вдруг разом погасли, из подворотни метнулась к ней какая-то расплывчатая фигура, послушались стук, будто били молотком по зубилу, отрывистое «Хальт!» часового, выстрел в воздух, затем сверкнул новый выстрел вдоль стены, и раздался топот ног — прямо ко мне. Ну, думаю, неизвестный со всех ног мчит сюда, а за ним — пограничники. Либо в суматохе подстрелят, либо потом не отбрешешься. Кто, что, зачем?! Все-таки заграница. И советское подданство не выручит. Мало ли что ты «наш», «наши» тоже за кордон мотают, любо-дорого.
Я дунул прочь. Сработал инстинкт! Бросался во дворы, перелезал через ограды, снова несся — топот позади не стихал. Когда я уже выдохся и собирался сдаться, впереди во дворе вдруг увидел освещенный одинокой лампой овальный вход с металлической короткой лестничкой. «Туалет!» — мелькнула спасительная мысль. Поднажал из последних сил, с налету распахнул звонкую дверь, машинально отметив, что на ней не было букв — ни «H» ни «F» (Herren» — мужской, «Frauen» — женский), и… сознание провалилось в темноту.
Очнулся я, наверное, быстро, потому что мой преследователь — очевидно, это и был он — высился надо мной, все еще тяжело дыша и сжимая в руках молоток и зубило, — как видите, я не ошибся, когда услышал стук у Стены. По-видимому, он вовсе и не преследовал меня, а тоже спасался бегством. Кто же виноват, что наши пути совпали! Странно не это. У рослого незнакомца, одетого в ничем не примечательный комбинезон, было… три глаза. Мы находились в глухом металлическом отсеке, как бы в прихожей, с рядами заклепок по овальным стенам; дальше вела другая дверь-люк.
«Уж не на летающую ли тарелку я угодил?» — усмехнулся я про себя.
«Верно, — послышался в мозгу спокойный ответ. — Так у вас называется то, где ты сейчас находишься».
«Телепатия?» — мысленно ахнул я.
«Опять — верно», — подмигнул мне трехглазый левым крайним и занялся своей раной. Только сейчас я заметил, что он ранен. На правом плече была дырка в крови. Достукался!
«Больно?»
«Не очень», — он достал какой-то белый пакет и, морщась, ловко перевязал плечо — вместе с комбинезоном.
«В вашем воздухе микробов много», — пояснил он мне.
«Слышь, — осмелел я, стараясь говорить про себя, — а что ты у Стены делал?»
Трехглазый вынул из кармана кусочек бетона с будто запаянной внутри галечкой.
«Сувенир» — сострил я.
«Еще какой! Самый ценный камень на Земле! А пулю я дома выну и буду на цепочке носить». «А где ваш дом?»
«И далеко и близко, ты не поймешь».
«А правда, вы появляетесь там, где должны произойти важные события?»