Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Но необходимо заранее подсуетиться: каким-то образом заполучить археологический реестр и вычеркнуть в нем тот глупый факт, что курган уже раскапывал Коноваленко, а то сюда вдруг никто больше не сунется в будущем.
Ну, да это пустяки — сумею. Чего только ради науки не сделаешь!
1983
НЕВЕРОЯТНЫЕ ИСТОРИИ УРАГАНОВА
Ураганов наотрез отказался самолично записывать свои истории. «Мое дело — жить! — его любимое изречение. — Другие — пусть пишут». Судя по всему, на него жестко подействовала мягкая критика его банных друзей. В истории «Таинственная станция»,
Упрекали его и в том, что сразу видно: «кто-то» ему помогал писать свои истории. Водолазу, мол, слабо даже заявление в РЭУ о ремонте чугунной ванны написать, а не то что рассказ о живых и неживых людях. Ну, тут они ошибаются. Каюсь, была некоторая моя чисто редакторская правка, да и то в основном знаков препинания, — Валерий почему-то обожает многоточие и точку с запятой. Про многоточие он заявил: оно тем хорошо, что в нем можно смело сказать все, что угодно. А про точку с запятой — что это исчезающий знак препинания и поэтому его жаль, надо вставлять его к месту и не к месту, пока к нему снова не привыкнут; в личных письмах этот выразительнейший знак уже исчез вовсе!
…Итак, перед Вами, любезный читатель, вновь достоверный пересказ историй, поведанных водолазом Валерием Урагановым избранному кругу приятелей в московских «Можайских банях». Следует добавить, что, придирчиво прочитав потом месяца за три эти истории и безошибочно вычеркнув красным фломастером не более двух сотен самых удачных фраз, он размашисто наложил резолюцию: «С подлинным верно. Не знаю, как насчет литературных достоинств, но жизненная правда есть. Ураганов». А в частной беседе обронил: «И все-таки «Фауст» Гете — штука посильнее». Будто и сам не знаю. Тоже мне Белинский!.. В конце концов, что рассказано, то и написано.
САМЫЙ ЦЕННЫЙ КАМЕНЬ
Так уж получилось, что в ГДР мы побывали позже, чем в ФРГ, в 1984 году, хотя именно на гэдээровской судоверфи в Ростоке наш «Богатырь» и построен. Росток — главный порт ГДР на Балтийском море. Впрочем, других морей у них нет и не предвидится. Это мы настолько богаты, что можем запросто списать в расход то же Аральское море, поставив на очередь Каспийское и «славное море» Байкал.
В Ростоке, так сказать, на своей родине, «Богатырь» должен был пройти профилактический осмотр, и наш местком раскошелился на двухдневную поездку в Берлин для научных сотрудников и матросов. Был заказан автобус типа «Икарус» и забронированы места в гостинице «Штадт Берлин». Понятно, всех желающих не пустили, взяли только самых лучших. Стоит ли упоминать, что и меня не обошли. Хотели, конечно, забыть мою кандидатуру, да я тактично напомнил:
— Как под воду, так Ураганов! А как в Берлин, так общество «Память» приходится вспоминать!
Рассмеялись, но в список включили. Потом, правда, неудобно стало: зачем я так сказал. Я ко всем одинаково отношусь, были бы люди хорошие.
Но, доложу вам, оставшиеся в Ростоке не прогадали. Старинный красивый город! А Берлин-то — почти весь новый, из крупнопанельных коробок, вроде наших московских «Черемушек». Но именно в нем я пережил одно из своих самых захватывающих приключений — мне на роду было написано туда попасть.
Доехали мы до столицы быстро, по отличному автобану, — всего за несколько часов. Разместились в небоскребе гостиницы на Александер-плац в самом центре города, рядом с телебашней. И, как везде за границей, в отеле удивлялись, что наших мужиков почему-то всегда селят по двое в семейных номерах с двуспальной кроватью. Тьфу на них! Не понимают, что так дешевле. А еще говорят, за рубежом умеют каждую копейку считать.
Водили нас и в знаменитый Трептов-парк, и по музейному острову, что на реке Шпрее. И у Бранденбургских ворот были, любовались знаменитой Берлинской Стеной — здесь ее толщина аж 3,5 метра — с объявлением большими черными буквами на английском, немецком и русском языках: «Стойте!..», «Запрещено!..», «Нельзя!..». Точный текст не помню, но за смысл ручаюсь. Даже близко подходить к Стене не рекомендуется. Есть и специальные пропускные пункты для тех, кто достоин пройти. Даже в метро — «Стена»: едешь, едешь, стоп, вылезай, дальше другие поедут, кому положено. И тоже предупреждение висит: вы, мол, покидаете такой-то сектор и въезжаете в сектор такой-то, приготовьте документы! Сплошная геометрия. Ну, так уж история распорядилась.
Не подумайте только, что Стена тянется по Берлину непрерывно, сплошняком. Кое-где так оно и есть, петляет себе и петляет. А в Потсдаме нас возили в замок Цицилианхоф, где подписано Потсдамское Соглашение, — по середине большого озера идет металлическая сетка, и пограничники носятся на быстрых катерах. В другом же месте я видел такую умопомрачительную картину: со стороны улицы между глухими торцами двух высоких домов — колючая проволока, за ней — бетонная дорожка, и снова — проволока, а дальше — река Шпрея, тоже с сеткой посредине. Расстояние между торцами тех домов, по-немецки брандмауэрами, — метров семьдесят. Так вот, по той короткой бетонной дорожке, в коридоре из колючей проволоки, ездят на мотоцикле двое пограничников: один за рулем, другой на заднем сиденье с автоматом. Медленно подъедут к одному дому и поворачивают назад, к другому. И так все время на полном серьезе катаются, пока их не сменят.
Есть и такие улицы, где дома восточного Берлина стоят на границе с западным. Входишь в дом из одного города, а окна глядят на другой — там, на той стороне улочки, уже Западный Берлин. Нам рассказывали, что бывали такие отсталые граждане, которые приходили в эти дома в гости, а затем выпрыгивали из окон на ту сторону, где уже стояли западные родственники с натянутым одеялом. Вероятно, они предварительно созванивались между собой и говорили намеками, чтоб не подслушали. Или сообщали какому-нибудь западногерманскому туристу открытым текстом: пусть, дескать, бабушка с дедушкой приходят тогда-то и туда-то, не забыв прихватить с собой дюжих племянников и одеяло покрепче, желательно и пошире, — не промахнешься. Прыгать можно было только с четвертого этажа, потому что первые три были выселены, а окна заколочены. Затем, правда, и все верхние этажи выселили, когда жилищный голод в столице поутих. А потом и подчистую такие дома снесли, даже известнейшую гостиницу «Андлон», где когда-то останавливался Есенин. Ему вообще с гостиницами, я смотрю, не везет: в Ленинграде тоже «Англетер» снесли. Любопытно, что и та и эта начинаются с «Ан». К чему бы?..
Не подумайте, что я зациклился на Берлинской Стене. Если б ее тогда не было, то не было бы и моего рассказа. Вся суть именно в ней. Из-за той Стены меня могли и к стенке поставить. Ну, не поставить — а вот пулю на лету словить мог.
Однако немцы любят порядок, потому и мы с вами, пока у них, так сказать, в гостях, будем придерживаться порядка хотя бы в изложении событий. (Я уже упоминал, что Ураганов подчас бывал велеречивым.) Вы же меня знаете, не люблю я ходить на привязи. Когда нам дали свободное время и по пятьдесят марок — по-нашему, рублей шестнадцать, — мы с боцманом Нестерчуком откололись от всех и пошли гулять на пару, хотя, как обычно, предупреждали, что лучше ходить втроем: вдруг двое под машину попадут, тогда третий может сообщить в посольство — нам и телефон дали, звонить туда можно круглосуточно. И лучше всего, мол, вернуться в гостиницу загодя — в 23.00 будет перекличка, ее проведет замполит по внутреннему телефону. И в том и в другом случае, решил я, можно в городе тормознуться. Пока он 50 человек до меня прозвонит, минимум час уйдет — по алфавиту последний.
В конце концов я и боцмана покинул, он в каждый магазин сворачивал, прицениваясь, как бы свои «шестнадцать рублей» превратить хотя бы в сто, по нашенским ценам. Пусть сам в посольство звонит, если под машину попадет!
Разговорившись с одним нашим офицером — он вел семью в зоопарк, — я узнал, что самый старый, наиболее уцелевший район Берлина — это Панков. Туда и «эсбан» ходит, городская железная дорога, своего рода и «надземка» и метро.
Я и поехал. Чего мне на крупнопанельники глазеть. В моем Матвеевском, в Москве, они не хуже. Разве что стыки между панелями шире. Да у нас все больше!