Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Это был белый сектор. Мутно-мучнистого цвета стены, белесый, как в редком тумане, сумрак, больнично-эмалевые ручки дверей, по каменному полу — бесконечная дорожка из мешковины оттенка зубного порошка, противно скрипящая под ногами, словно крахмал.
Среди пустоты коридора выделялась опрокинутая операционная каталка, рядом вразброс валялись такие же беленькие костыли. И пахло здесь не пылью и не кровью, все заглушал особый дух старой больницы, который не вытравишь никакой побелкой.
Из-под одной двери торчал, будто указывая путь внутрь, длинный, завернувшийся на кончике бинт. Вероятно, поэтому Кундо и толкнул ту дверь. В пустой комнате на одинокой белой кровати с белыми же колесиками кто-то вытянуто лежал, накрытый застиранной простыней с черным штампом в ногах: знакомый кружок, разделенный на пять секторов. Там, где должна была находиться голова, чуточку подрагивала от дыхания простыня. Выползая где-то из-под руки и тянулся к порогу тот самый, брошенный на ходу, бинт, словно удирая за кем-то из комнаты.
Неизвестно почему, наверное, интуитивно, Кундо втянул бинт из коридора в отсек и закрыл дверь.
Лишь затем он осмелился подойти к той кровати. Голова лежащего выступала под простыней, которая теперь чаще колыхалась — с мокрым пятнышком у рта. Прилеплялась к губам и с потрескиванием отставала от них, как целлофановая обертка. Человек застонал.
Кундо несмело потянул простыню с лица, сначала появились длинные черные волосы, затем — открытые голубые забывшиеся глаза, тонкий нос, запавшие серые щеки, воспаленные губы. Женщина… Можно было угадать, что она еще молода. Ни сединки, и кожа вокруг губ девичья, нежная… Он глядел на нее так, точно после долгих странствий в необитаемом мире вдруг встретил живого несчастного человека.
Не зная, что делать, Кундо тихонько подул на нее и растерянно спросил:
— Что с вами?.. Где все?
Ее глаза выплывали из беспамятства, как у ныряльщика с далекого дна. Все ближе и ближе они — и вот вырвались на воздух в слезах воды, живые, с огоньками зрачков и колыханием ресниц (Кундо был явно поэтической натурой).
Глаза зажмурились и вновь раскрылись. Губы что-то прошептали. Наверное: «Где я?.. Что со мной?»
— Я ничего не знаю, — развел он руками.
Взгляд девушки со страхом остановился на стамеске в его руке. Он поспешно сунул ее за пояс пижамных штанов и все бормотал, бестолково рассказывая о своих странствиях, о секторах, о том, как увидел за дверью бинт и вошел сюда…
Она неподвижно глядела на Кундо. Точнее — на одежду. Конечно, она не знала и не могла знать его языка, но страха во взгляде больше не было. Он понял, это из-за пижамы. Так сказать, родственные души. Ее плечи тоже были прикрыты полосатой курточкой.
Девушка медленно заговорила. Она о чем-то просила, показывая на себя глазами. Все-таки поколебавшись, он снял с нее простыню. В полосатой легкой одежде, босая, лежала она, крепко примотанная бинтами к кровати. На щиколотках и запястьях выделялись багровые синяки и ссадины.
Он понял — она просила ее освободить.
Поддевая стамеской, он разодрал ее путы. Она попыталась сесть, ей не удалось, слишком слаба, и заплакала. Он взял ее на руки, затем снова положил. Метнулся к двери, отворил, выглянул, вернулся за ней, передумал, опять кинулся в коридор за каталкой — осенило! Положил на нее девушку и покатил прочь. Куда? Неизвестно. Лишь бы подальше отсюда.
В коридоре она опять заговорила, настойчиво указывая слабыми пальцами назад. Ага, значит, вперед нельзя! Он повернул каталку в другую сторону.
Откуда-то позади донесся давно не слышанный стук подкованных сапог. Девушка беспокойно приподнялась. Кундо поднажал, бешено свернул в первый же поперечный коридор — шаги перешли в топот, гоня перед собой эхо. Он промчался еще немного, раскрыл какую-то дверь, втащил каталку, закрылся. Поставил ее в угол и тоже встал так, чтоб быть прикрытым, если вдруг распахнется дверь.
Стук сапог пролетел мимо, застопорил ход… Кто-то остановился, постоял. Пошел назад… Вероятно, преследователь вернулся до угла, затем быстро пошел по коридору, опять в их сторону, поочередно пиная и отмахивая двери по ходу, слева и справа.
Кундо оглянулся на девушку, приложив палец к губам. Вновь повернулся к двери и, выжидая, занес стамеску над головой.
Обход приближался к ним. Методично хлопали раскрываемые двери. Вот громыхнула ближняя, а затем — на другой стороне. Кундо напрягся. Сейчас… Его наотмашь садануло по коленям, он чуть не закричал, и уже через мгновенье отсалютовала другая дверь… третья… Пронесло!
Хлопки дверей затихали, преследователь уходил дальше. Но все равно надо выждать. Нельзя было ни выйти, ни закрыться. Если неизвестный не выберет другой путь, он должен пройти обратно той же дорогой.
У Кундо затекли ноги, когда донеслись возвращающиеся шаги. Даже та дорожка из мешковины не могла заглушить стук сапог. Вырастая, они снова прогремели мимо. Потом, очевидно, завернули за угол и пропали.
Кундо опять сунул стамеску за пояс, схватился за каталку, чтобы… И словно очнулся — у себя дома. Он, как лунатик, стоял посреди комнаты и растерянно глядел на вытянутые вперед руки.
Он мог свободно переносить в сон и обратно сигареты и спички в карманах, стамеску в руке или за поясом, но, оказалось, не мог уйти оттуда вместе с той девушкой. Он, правда, и не надеялся. Подумал об этом только сейчас. Он вообще хотел спрятать ее где-нибудь подальше от белого сектора — в бескрайнем доме. Глядишь, переждет, и, кто знает, освободят ее те, от кого уходят хозяева всех секторов.
Снова взглянул на руки.
«Забавно, — подумал Кундо. — А может, и впрямь попробовать?.. Если удастся, здесь-то ее никто не найдет!» Да-а, есть что обмозговать, над чем поразмыслить.
Кундо подошел к окну. В Лондоне все еще была ночь, победно светился вдали привычный небоскреб. В хозяйском садике завыл кот, визгливо и надоедливо. Он машинально глянул туда. Над лужайкой длинно проглядывала бельевая веревка. Кундо пристально смотрел на нее… А что, может, и выйдет!
Дурное дело — не хитрое. Минут через пять, вернувшись к себе, он уже обматывал вокруг пояса, выяснилось, не веревку, а прочный гибкий провод в белой изоляции, успокаиваясь тем, что потом непременно вернет хозяйке. Намотав на себя его весь, метров семь, он принял сильное снотворное, предусмотрительно положил в карман пижамы еще пару таблеток и лег в постель.