Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
— Алло! Да?.. Тебя, — недовольно сказала она. — Вечно из-за тебя отвлекают.
— Слушаю, — сказал я.
— Аллеу! — послышался бархатистый голос. — Извините, не могли бы вы сейчас срочно спуститься вниз?
— Кто говорит?
— Сосед, — кратко ответил незнакомец.
— Какой сосед? И почему по междугороднему?!
— По обычному дозвониться не мог. У вас, очевидно, трубка неправильно лежала. Слабо контачила, — загадочно сообщил он.
— Что за глупые шутки!
— Шутки всегда глупые, — возразил он. — Умоляю, спускайтесь скорей. Вопрос жизни и смерти! Жду, — раздался щелчок отбоя.
— Я сейчас, — и, схватив и завязывая на ходу свой шелковый галстук, поспешил из дому.
Что за дела! Не знаю, как там насчет «жизни и смерти», но, если столкнусь внизу с каким-нибудь гулякой, первое у него убавится, а второе приблизится. С водолазами шутки плохи, проверено.
Я ураганом вылетел из подъезда. Неплохо сказано, правда? Ураганов — ураганом!
Никого у подъезда не было. А на телефоне-автомате, висевшем на стене у двери, сидел мой старый знакомец — кот Тимофей.
— Тимка, ты тут никого не видел? — шутливо спросил я.
— Скорей! За мной! — вдруг серьезно и отчетливо произнес он, соскочил и понесся по кромке асфальта вдоль фундамента дома.
Он-то, Тимофей, обрел дар речи, а я потерял. И машинально последовал за ним. Так мы — кот впереди, я позади — пробежали мимо нескольких подъездов… По пути я неожиданно заметил двух зловещего вида мужчин, несмотря на жару, в зимних шапках с завязанными внизу ушами, в толстых телогрейках и в перчатках. От них даже на расстоянии почему-то вовсю разило валерьянкой. Глядя в мою сторону, они мрачно процедили:
— Еще один… Ничего, он от нас не уйдет!
Я прямо-таки похолодел. Будто выбежал из собственного подъезда не в привычный, знакомый двор, а в странный неведомый мир.
Тимофей поспешно свернул за угол, я следом.
Здесь, в торце, был вход под наш дом. Туда вели ступеньки. Кот прошмыгнул в открытую дверь. Я, нагнувшись, спустился за ним.
Голая лампочка под низким бетонным потолком смутно освещала разный хлам и толстые трубы отопления, которые, переплетаясь, уходили по сторонам в темноту. Тут было еще пострашней, чем в гамбургском зацементированном подвале. И опять повсюду пронзительный запах валерьянки, густой и противный. Недалеко от входа стоял огромный брезентовый мешок-чувал с металлическими дырками по верхнему краю, стянутыми толстой веревкой.
— Развязывай! Быстрее! — приказал кот Тимофей. Горящими глазами он, не мигая, смотрел на меня.
Я несмело шагнул к мешку.
Мешок будто ожил, заворочался и растопырился в разные стороны. Там кто-то сидел, сторукий и стоногий; он копошился, ворочался и рвался наружу, поднимаясь на дыбы!
— Ну! — отчаянно прикрикнул Тимофей. — А не то они сейчас вернутся.
Ничего не понимая и все же догадываясь, что он боится зловещих типов, встреченных по пути, я непослушными руками стал развязывать мешок… Он шевелился и стонал. Наконец узел ослаб. Я потянул сильней — освобожденный мешок будто взорвался! Я отпрянул. Добрая сотня разномастных котов визжащим фейерверком рассыпалась в разные стороны! Не меньше чертовой дюжины шлепнулось мне на голову, плечи и спину. Они выли, царапались и пытались снять с меня скальп!
Тоже заорав дурным голосом, я ринулся прочь. На ступеньках с разбегу опрокинул обоих возвращавшихся кошкодавов — теперь-то я знал, кто есть кто, — а потом по ним разом прошлась бесчисленная орава пьяных от валерьянки котов, слегка протрезвевших в мешке.
Втянув голову в плечи, я со всех ног драпал к себе так быстро, что облепившие меня коты, хоть и отскакивали на лету, как спелые груши, а все же одного-двух я вполне мог доставить домой. Жене, москвичке Ире, на память. Но последнего котяру с каратистским воплем «Йе-е» сбил ударом лапы с макушки вспрыгнувший мне на плечо Тимофей.
— Ты что ж про мешок не предупредил, окаянный? — прошипел я ему в своем спасительном подъезде. — Можно было без глаз остаться!
Сразу стало понятно: и почему кошкодавы так одеты, и для чего разлита валерьянка в подвале, и про кого именно зловеще сказали они, встретившись нам по пути. Одного только не понимал, зачем понадобилось Тимофею освобождать своих вечных вздорных врагов. Про самое же поразительное, что кот умеет разговаривать, я даже и забыл вгорячах.
— Жалко их, — вдруг, словно угадав мои мысли, молвил Тимофей.
— Они тебе проходу не дают, а ты…
— Все равно жалко, — вздохнул он.
— Спасатель выискался, — ворчал я. — Избавитель. Гуманист…
И внезапно спохватился. Господи, говорящий кот!
— Ну умею, — пренебрежительно отмахнулся лапой Тимофей, вновь узнав мои мысли. — Большое дело!
— Послушай, может быть, ты… пришелец? — еле проговорил я.
— Угу, — усмехнулся он в усы. — Пришелец — с другой улицы ушелец. Пришелец-ушелец, — будто попробовал он выражение на вкус. — Прибежец-прилетец-доставленец-покидалец-выходец. Страдалец! — закатил он глаза и отрешенно почесался за ухом задней ногой, как собака. — Спасалец, чесалец. Понималец, — потупился он. — Я тебе пока открыться не могу. Вот ты можешь хранить тайну?
— Могу. Подписку давал.
— И я. Не моя тайна. Наступит свой час, скажу.
Я не стал настаивать. К тому же мне давно надо было поспешить на день рождения. Жена наверняка на стенку лезет. Эти заботы вытеснили все остальное.
— Заходи вечерком, потолкуем. Ацидофилином угощу, — устремился я к лифту.
— Постой, — остановил он. — Подари мне свою ленточку.
— Какую?..
— Шелковую. Какую ты вместо галстука нацепил, — улыбнулся Тимофей.
Тьфу ты черт! Действительно. Спасибо, что сказал. Иначе я в таком виде и приперся бы в гости. Разве жена заметила бы!
Я не только снял и отдал ленту, но и повязал ее пышным бантом Тимке на шею.
— Это мне вместо ошейника с номерком. Сразу видно, что я домашний!
Он скосил глаз, поглядел: «Красс-си-во…» — и величаво пошел из подъезда, открыв себе лапой дверь.
Ира давно была во всем параде и в панике, когда я заявился:
— Где ты был? Опаздываем!