Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Не говоря ни слова, я первым делом ринулся в ванную, чтобы прижечь многочисленные царапины. Еще схватишь какой-нибудь стригущий лишай или того хуже — бешенство.
Однако, к вящему изумлению, ни малейшего членовредительства на себе не обнаружил. Никаких следов! А моя, как мне чудилось, поредевшая от котов шевелюра стала даже гуще. Впрочем, я теперь ничему не удивлялся.
Рассказывать о происшествии было некогда, мы с Ирой заторопились к выходу. А злополучный галстук она повязывала мне уже в лифте.
Выходя из подъезда, я вдруг услышал истошное:
— Вот он!.. Кажись, его коты драли!
Ко мне подбегали зловещие зачехленные кошкодавы, сверкая исцарапанными носами и горя не только праведной жаждой мщения, но и явным желанием получить компенсацию за удравший улов.
— Именно кажись, — находчиво сказал я им, приотстав от удивленной жены. — Вы меня с кем-то спутали, друзья.
Они придирчиво осмотрели мою особу — ни одной царапины! — и двинулись дальше, угрюмо переговариваясь:
— Тот вроде бы еще мордатей был… Из-под земли достанем! Сто две шапки коту под хвост!
— Ну и дружки у тебя, — надменно заметила жена. Москвичка.
— Да это не мои, — отфутболил я, — а Тимофея. Мой друг — курский соловей.
— Размечтался! Тамбовский волк, — уела она.
— И ты, — подбросил я ее на пару тому волку. Только я вознамерился обстоятельно обо всем рассказать, как она закричит (я чуть не упал):
— Такси!! — И спуртом догнала машину, которая ехала, правда, не очень быстро — не больше сорока пяти километров в час.
Так и не удалось поведать о своем приключении ни в такси — она все волновалась, где можно купить цветы по дороге, — ни в гостях, люди кругом. А болтать невесть что при всех я не хотел. Они нашего Тимофея не знают — не поймут.
С горя или на радостях, скорее, и от того и от другого, я перебрал лишнего. Клянусь, второй раз в жизни! И лишь на обратном пути бессвязно попытался доложить Ире о кошачьем происшествии. На что она обиженно заявила:
— Хотя бы шефа постеснялся. Больше я с тобой ни на какие именины не пойду!
А утром я и сам не понимал, было что-то или нет. Правильно говорят, пишут и показывают: алкоголь — яд. И какой!
Голова трещала либо как спелый арбуз, либо как стекло под «тракторной гусеницей». Вам на выбор.
Может, взаправду все мне пригрезилось? Вон и ни одной царапины нет. Попробовал излить душу жене, а она:
— Ты уже вчера рассказывал.
— До? — осторожно спросил я.
— После! — взорвалась она. Тогда, конечно.
Я не стал настаивать на своей версии, успокоился и пошел в магазин за боржоми, потому что было воскресенье, и все порядочные люди устраивают дни рождения в субботу.
По дороге встретил кота Тимофея. Он невозмутимо шел мне навстречу… с голубым бантом на шее.
Вот те на! То-то дочь утром ко всем приставала: куда подевалась ее любимая лента? Тоже любопытно — когда я это коту бант присобачил: «до» или «после»?! Не спрашивать же у самого Тимки.
Я все же спросил. Он лишь промурлыкал по-кошачьи, потерся боком о штанину и побрел восвояси. Удаляясь, он обернулся и, ей-богу, заговорщически мне подмигнул.
И все-таки жестокие сомнения одолевали меня. Я на всякий случай заглянул в ту низкую дверь в торце дома. Там пронзительно пахло валерьянкой и у порога валялся обрывок толстой веревки.
Чем дальше, тем вроде бы ясней и в то же время загадочней… Главное, что сам Тимофей промолчал.
На этом можно было б поставить точку, но у истории — не менее странное продолжение.
С тех пор кот Тимофей пропал. Исчез, испарился. И жена и дети очень расстраивались. И ужасались: а вдруг его поймали кошкодавы, которые с большими мешками и огромными сачками разъезжают по городу на мрачных собаковозках!
А однажды… Однажды мы купили за сто двадцать рублей на Птичьем рынке молоденького чистокровного спаниеля. Выбрал его я, потому что он неожиданно глянул на мгновение зелеными, знакомыми глазами кота Тимофея. Я оторопел… Затем украдкой кивнул ему на жену Иру. Спаниель, видать, сразу понял и стал виться вокруг нее ужом, прыгать и ласкаться. Она тут же растаяла и заявила, что без этого «очаровашки» отсюда не уйдет. А ведь мы после страстных споров пришли на Птичий исключительно за эрдельтерьером.
Теперь песик живет у нас, обычный ушастый спаниель, но иногда он внезапно возьмет и посмотрит на меня до сердцебиения знакомым Тимофеевым взглядом и, словно виновато, отвернется. Если это все же он и если ему, когда он был котом, влетело от кого-то за контакт со мной, то считаю — напрасно: случай был крайне исключительный. Действительно, вопрос жизни и смерти.
Так что наш спаниель Тимка пока ничего не говорит. Только слушает, очень внимательно. А больше ничем не отличается от других псов. Хотя… Когда внезапно увидит во дворе собаколовов, несется ко мне, выхватывает поводок и сам надевает и даже застегивает на себе ошейник с номерком. Передними лапами. Сидя.
Я лично не усматривал в этом ничего удивительного: собаколовы кого хочешь научат уму-разуму. Но поразительным оказалось то, что с ними он раньше не сталкивался. Я звонил прежним хозяевам, интересовался: чего не было — того не было! Здесь у Тимофея осечка вышла — так явно выдать себя. Я уж ему про то не говорю, не хочу конфузить.
Иной раз выпустишь кота-спаниеля, а он бесследно удерет куда-то, помахивая кончиком хвоста. Час, два нету, плюну в сердцах и домой уйду.
Стою на балконе и высматриваю, а сам прислушиваюсь: вдруг зазвонит в комнате телефон междугородными нервными трелями и затем бархатный голос скажет:
— Аллеу! Извините, по обычному дозвониться не мог, у вас трубка неправильно лежала, слабо контачила. Срочно спускайтесь вниз!
Стою и жду обещанного часа…
ВЕЩИЕ СНЫ
В Лондоне мы тоже бывали. В лучших домах. Лучшими домами у англичан я считаю их пабы, так подробно воспетые в английской литературе. Напрасно переводят паб» как «пивная». Небось наши пивные никто воспевать не будет.
«Паб не распивочное заведение, а образ жизни», — говорят англичане. По духу это и клуб, и продолжение твоей гостиной или, так сказать, кухни — можешь там даже свою именную кружку держать. А вообще, это и пивной зальчик, и бар, и ресторан, причем зачастую не одновременно, а по раздельности. И все пабы действительно находятся в лучших домах, как на подбор крайне старинных. Их без вывески узнаешь: окна с частыми переплетами и особыми квадратными стеклышками, на которых вытравлены всяческие фигуры и сценки. Ну, вроде тех, что на старых бокалах и фужерах. И внутри уютно: деревянные потолочные балки, панели, древние эстампы и географические карты, i кое-где и чучела всевозможных звериных голов вплоть до носорожьей. Но порядки строгие, я одному такому носорогу свой плащ на рог повесил, а мне сделали замечание, что не вешалка. Но обслуживание на высоте. Не успеешь сесть, тебе кружку пива несут да еще «сэнк ю вэри мач» говорят — большое, мол, вам спасибо. Не ты говоришь, а тебе!.. Но когда я высчитал, что та кружка на один фунт двадцать пенсов (один рубль пятьдесят копеек) тянет, уже не удивлялся — конечно, большое спасибо. Впрочем, чего жалеть. Сидишь себе, словно лорд, и смотришь в окно, как на Темзе отлив идет, и река от набережных отступает. До того непривычно… Вот что значит морская страна! В огромном столичном городе океанские приливы и отливы — удивительно. То-то британцы такие гордые, есть чем похвастаться.