Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Соседями у меня были двое тоже молодых ребят. Имена их забыл, помню прозвища — Литтл и Миддл. По-английски, Маленький и Средний. Оба из Москвы, студенты иняза: один — второкурсник, другой — дипломник.
В самом доме снимал комнату четвертый участник, если считать и меня, этой истории. Тридцатилетний, длинный и жилистый, Степан — ювелир из Ростова.
Я познакомился со студентами еще в поезде, мы ехали в соседних купе. Да и в Коктебеле расположились почти так же, только здесь «купе» было на каждого.
На все случаи жизни у Литтла и Миддла был бесшабашный ответ:
— Не надо парить!
Где они его подцепили… «Не надо парить!» — наперебой неслось с нашего дворика, будто из прачечной.
Жизнь у нас шла молодая, веселая, разгульная. Я только что вырвался из армии, Миддл уже собирался на волю из института, а Литтл, наконец, оторвался от мамы. Судя по тому, с каким упоением он куролесил, была она кремень-женщина.
Иногда к нам присоединялся и ювелир Степа, которому вообще было море по колено, он только что развелся с любимой женой.
— Адюльтер! — поднимая палец, важно говорил он.
— Изменила, — переводил мне Миддл.
— Наставила рога, — уточнял Литтл, — и адью, хрен!
Степа оставил ей все, прихватив лишь горсть витиеватых золотых перстней собственной работы, и прокучивал их со страшной силой.
— Гори все огнем! — кричал он, возвращаясь поздно ночью, и затем до утра молча скрежетал ключом, пока не засыпал на пороге, сломленный упорством двери. Хозяйка не высовывалась, а нам надоело.
Мы уходили на весь день в далекие бухты у подножия Карадага, по пути заправляя трехлитровый чайник рислингом из винных автоматов, точь-в-точь как газировочные. Только вместо трех копеек надо опускать двадцать.
Загорали, ловили рыбу, купались, приставая в воде к девушкам. Я еще нигде не встречал такого, никем не охваченного, количества юных особ. Дикие девичьи стайки можно было встретить повсюду. Попадались и целые табуны без объездчиков — страшно даже подойти. Почему-то сильный пол тогда в Коктебеле был в явном меньшинстве.
Впрочем, я отвлекаюсь. Моя история — на другую, не менее важную тему. А не то собьюсь с пути истинного.
Любые источники склонны пересыхать. От безалаберной жизни деньги у нас подходили к концу. Звонить и просить у предков — напрасное дело. Они бы могли выручить лишь в одном случае: прислать на обратный билет. Но то-то и оно, что он имелся у каждого. Взят еще в Москве. Видать, не только у Литтла была кремень-матушка.
До отъезда оставалось с полмесяца, а мы уже прочно сидели на мели. Пришлось умерить аппетиты, вести себя достойно, сдержанно и не разевать рот на чужой каравай. Никаких гулянок с подружками, воздержание, сухой закон. Килограмм дешевой ливерной колбасы и буханка хлеба — на троих в день. Солнце, море и потухший вулкан Карадаг — бесплатно. А на танцы в пансионат «Голубой залив» мы и раньше не ходили, там одни «дамские» объявляют — никакого тебе выбора.
Аристократичный Литтл, в джинсах с редчайшим лейблом «Доллар», опустился до того, что стал собирать и сдавать бутылки. Сбор по ночам, сдача — по утрам. Мы бы тоже снизошли до этого презренного занятия — улов бывал рекордным! — но принимали порожнюю посуду крайне редко, а на обмен вообще нигде не брали.
И тут в роли нашего благодетеля выступил ювелир Степа.
— Чего приуныли, детки? — как-то спросил он.
— Куцать хоца, кай-кай, — загундосил Литтл.
— Нет, тебе не кушать хочется, — усмехнулся Степа. — И не «кай-кай», а «пей-пей»! Смотрю я на тебя и дивлюсь: кто тебя пьянствовать научил? Дома-то небось не позволял.
— Ты бы лучше вчера на себя подивился, — вступился за друга Миддл, — когда на луну лаял.
— Не было этого. Заливает, да? — подмигнул мне ювелир. — Такого раньше никогда за мной не наблюдалось. А привычки — запомни, юноша, — устойчивы.
— Количество переходит в качество, — заметил я.
— У нас в стране никогда не перейдет!.. Ладно, квиты, — свернул он спор. — У меня для вас нашлось дело.
— На мокрое я не согласен, — сразу заявил Литтл, — кишка тонка. Плохо питаюсь.
— Да ну вас, оглоеды! Я серьезно. Можете бабки получить, не обижу.
— Тогда послушаем. Прошу сесть, — Миддл услужливо пододвинул ювелиру пень, на котором хозяйка оттяпывала головы своим курам.
— Плохая примета, — покосился Степа. — Значит, так…
Дело показалось нам на первый взгляд простым. А почему бы и нет — бродить с молотком по Карадагу и отбивать в скалах полудрагоценные камни: светлозеленые халцедоны, слоистые, разводистые агаты, пятнистую яшму и, главное, ярко-красные сердолики. Этот камень больше ценится.
Ищите, мол, братцы, как говорится, верхним и нижним чутьем, приносите, а он, знаток Степа, отберет лучшее для шлифовки.
— А где шлифовать будешь? — спросил Литтл.
— У меня ж мастерская в Ростове.
— Так ты все жене оставил, — рассмеялся Миддл.
— Кроме мастерской, — подчеркнул Степа. — Ну как, согласны? Заодно и загорать можете!
Мы согласились. Попытка не пытка. Попробуем.
В Коктебеле вообще все отдыхающие помешаны на камнях. Целыми днями роют гальку на пляжах. И кое-что находят, чаще всего — обточенные морем халцедоны, реже — сердолики. Самые отъявленные любители, стремясь опередить других, уже ранним утром журавлями выхаживали вдоль морской кромки. В горы забирались разве только одиночки профессионалы, без шлифовки даже отличный камень — не камень. У почты была ювелирная мастерская, где продавали недорогие перстеньки с местными, правда, не лучшими, камешками. А из-под полы предлагали красивейшие отполированные агаты и сердолики, тоже тогда не совсем по грабительским ценам: рублей за пятьдесят. Сейчас-то цены наверняка подскочили, тем более что Карадаг закрыт для всех. Объявлен заповедником строжайшего режима. И слава Богу. Туда, говорят, даже орлы теперь вернулись.