«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

Мор У.

Рогге не ответил, но явно засомневался, потом махнул рукой.

— Прекратить огонь!

Однако он все еще был в ярости, причем имел для этого все основания. Он велел прекратить огонь, потому что вмешательство Каменца помогло ему понять, что в создавшихся условиях мы могли устроить на «Кеммендайне» настоящую бойню. Но эта мысль заставила капитана разозлиться еще сильнее. Больше всего Рогге ненавидел ненужный риск и уничтожение, а следствием идиотского поступка неведомого артиллериста неизбежно являлось и то и другое.

Когда же стало очевидно, что наша месть вызовет обязательные потери среди женщин и детей, ярость Рогге достигла точки кипения.

Женщины… дети… Поднимаясь на палубу «Кеммендайна», я мысленно

проклинал войну, но, очутившись среди пылающих обломков, отбросил соображения гуманизма и сосредоточился на выполнении своей первоочередной практической задачи — обыскать горящее судно. Я сфотографировал салон — зрелище, явившееся прекрасной иллюстрацией к мыслям об опустошающем расточительстве войны и внезапности, с которой обыденное и привычное окружение превращается в разрушительную угрозу. Над тлеющими деревянными обломками взлетали мириады искр и огненными мухами сыпались на устилавшие полы толстые ковры. Я навел объектив фотоаппарата на стол, очевидно незадолго до нападения застеленный чистой белоснежной скатертью, которую уже осторожно лизали желтые языки пламени. Неожиданно она вспыхнула вся, мгновенно превратившись в огненное полотно. Еще минута, и пламя поползло во все стороны, охватывая обломки того, что еще совсем недавно было уютным салоном. У меня под ногами бесформенными грудами лежали ножи, вилки, посуда, салфетки, разбитая мебель, в общем, все, что обеспечивало пассажирам комфортную жизнь.

Минуты были дороги, и я, оторвавшись от грустного зрелища, отправился в каюту начальника хозяйственной части, в надежде обнаружить там какие-нибудь документы. Но едва я приступил к поискам, помещение заполнилось едким дымом. Черный и удушающий, он стелился по полу, а за ним наступал гудящий и потрескивающий огонь. Бросив свое занятие, я поспешил на палубу. Когда я там оказался, мое сердце отчаянно колотилось где-то в животе, глаза слезились, я кашлял и никак не мог отдышаться.

Уже ставшая привычной последовательность действий на захваченном судне была полностью нарушена. У нас не было шансов найти что-нибудь ценное, это было мнение всех членов абордажной партии, собравшихся на палубе.

— Это все 13-е число! — зло выкрикнул Фелер. — Мы даже не сможем взорвать эту чертову лоханку. Это напоминает мне…

— Боже правый… — проговорил я.

— Заряды, — продолжил Фелер.

Поднявшись на борт «Кеммендайна», мы сложили их на палубе, и теперь, к нашему ужасу, к ним вплотную подобралось быстро распространяющееся пламя.

— Все за борт! — заорал я.

Реакция матросов оказалась быстрой. Офицеров тоже. Мы в мгновение ока оказались в лодке и отплыли так быстро, что не сумели взять с собой ничего. В последний момент я подхватил две чудом уцелевшие детские плюшевые игрушки — медведя и кролика.

А в это время у борта «Атлантиса» раскачивались на сильном волнении спасательные шлюпки с «Кеммендайна». Команда собралась у борта и с любопытством взирала на необычное зрелище — испуганные женские лица среди множества мужских. Принятие новой партии пленных на борт обещало стать делом нелегким, поскольку волны становились все выше и выше, и, если моряк может помочь себе сам, от женщин и детей того же ждать не приходится. Потом кто-то задумчиво проговорил: «Угольные ведра», и проблема была решена. Угольные ведра — это действительно именно то, что нужно.

Ведра — емкости высотой 1,5 метра и шириной 70 сантиметров — были спущены за борт на канатах, и дети были благополучно подняты на палубу. Никто из них даже не ушибся, хотя матери, глядя на эту операцию, определенно испытали немало неприятных минут. Затем подошла очередь женщин. Каждую обвязывали канатом вокруг талии и втаскивали на палубу — участь незавидная и весьма опасная, поскольку успех миссии в значительной степени зависел от того, сумеют ли женщины покинуть лодку точно в нужный момент,

когда лодка поднимается на высшую точку волны. К счастью, и здесь обошлось без увечий. Последней подняли, соблюдая все мыслимые меры предосторожности, беременную женщину, уложив ее в гамак.

С появлением на борту такого числа пленных наши некогда сверкающие чистотой палубы приобрели, мягко говоря, несколько неопрятный вид. К такому выводу я пришел, когда, вернувшись на «Атлантис» с горящего «Кеммендайна», был вынужден пробираться сквозь толпу женщин, детей, британских моряков и индусов.

Рогге был недоволен, выслушав мой рассказ о неудачах на «Кеммендайне». Он терпеть не мог расходовать ценные торпеды, а наша неудачная попытка взрыва судна означала, что его торпедирование — единственный оставшийся выход. Потопление «Кеммендайна» стоило нам двух стальных рыбок. После торпедирования судно сложилось пополам — его нос и корма образовали стороны огромной, сотрясающейся в предсмертной агонии буквы V, которая через несколько минут скрылась под неспокойной поверхностью моря.

Наш хирург Райль был не только способным доктором, но и прекрасным психологом и просто хорошим человеком. Поэтому во время сражения он предпочитал находиться в своем сверкающем стерильной белизной лазарете, понимая, что его пациенты испытывают дополнительный стресс, слыша шум боя, который они не могли увидеть. А вид спокойного, уверенного в себе врача, безусловно, действовал умиротворяюще. Кроме того, он использовал это время для подготовки инструментов, понимая, что, когда в лазарет начнут поступать раненые, каждая минута станет на вес золота. Райль любил своих пациентов, и они, как правило, отвечали ему тем же. Он ненавидел оружие, и, когда на «Кеммендайне» неожиданно открыли огонь, только выругался, ощутив ярость нашего ответного удара. Райль всегда недоумевал, почему никто не думает о том, чтобы уменьшить силу вибрации, сотрясавшей в такие моменты корпус «Атлантиса». Доктор опасался, что тряска может помешать проведению сложных операций.

Теперь у него появилась новая работа, и, направляясь в кают-компанию, он мысленно поминал недобрым словом Рогге, поручившего ему такую деликатную миссию. Ему предстояло стать другом и наставником женщин и детей, взять на себя ответственность за их самочувствие на все время, что они будут находиться на «Атлантисе». Конечно, не обошлось без завистливых комментариев коллег-офицеров, комментариев, отличавшихся друг от друга только степенью непристойности. Но только Райль не был доволен. Его значительно больше интересовали чисто медицинские аспекты деятельности, а твердая уверенность капитана в том, что в отсутствие священника на корабле доктор является единственным надежным защитником для слабых женщин, его чрезвычайно раздражала. Подойдя к двери кают-компании, щегольски одетый доктор замедлил шаги и нервно поправил галстук…

Он распахнул дверь и едва не отпрянул, оглушенный возмущенными криками.

— Непростительно! Абсолютно непростительно! — с пафосом восклицала некрасивая дама, сидевшая в углу. — Странно, что нас всех не убили!

— Но, мадам, — вяло возражал растерянный молодой офицер, выполнявший функции хозяина, — все было вполне…

Райль не расслышал конец фразы, потонувший в очередном взрыве негодования.

— Соблюдайте, пожалуйста, спокойствие, — проговорил Райль с порога.

Наступила пауза — женщины рассматривали нового человека. Райль отметил, что все женщины, за исключением некрасивой дамы, сохраняли спокойствие и собранность. Но некрасивая дама была еще той штучкой! Едва оказавшись на палубе «Атлантиса», она осыпала немецких моряков всеми бранными словами, которые, как она, должно быть, считала, могут составлять лексикон леди. «Негодяи, убийцы, люди, развлекающиеся расстрелом невинных детей» — это были еще самые пристойные термины, которыми она наделяла каждого встречного.