«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941
Шрифт:
У Смита, насколько я понял, не было особых хлопот с пассажирами. До появления «Атлантиса» они разделились на три враждующие группы: американские миссионеры, желавшие, чтобы бар был постоянно закрыт, американские санитары, требовавшие, чтобы бар был постоянно открыт, и британцы, которые не возражали, чтобы он закрывался в 10.30 вечера.
Многие пассажиры появились на борту «Атлантиса» в ночных сорочках и не успели ничего захватить с собой. Поэтому Рогге отправил меня и Фелера, вручив нам вместо ключа топор, доставить с «Замзама» всю одежду, которую сможем. Я сказал об этом Смиту. Тот криво усмехнулся.
— Какое
— Осторожно, посторонитесь! — и через поручни «Атлантиса» перелетела кипа женского нижнего белья.
Рулевой Кросс волком смотрел вверх из ожидавшего катера и хмурился, когда ему на голову сыпалось что-то кружевное и шелковое, но тем не менее он старался поймать легкие лоскутки.
— Аккуратнее! — завопил он. — Надо уважать чужую собственность. — При этом он ловко подхватил какую-то розовую тряпочку, которую ветер вознамерился швырнуть в воду.
Не стану утверждать, что мы очень старались как следует упаковать вещи. Моряки хватали все, висевшее на веревках и вешалках, вытаскивали содержимое ящиков и бросали его в катер.
Старая посудина уже дала сильный крен, и мы боялись, что она в любой момент затонет. Поэтому ни Фелер, ни я не обрадовались полученному заданию и перемещались по судну с максимально возможной быстротой. Внизу в машинном отделении вода с оглушительным ревом врывалась в пробоину, била по переборкам с силой тяжелого молота, клокотала и бурлила вокруг машин. Судно скрежетало и скрипело, крен с каждой минутой становился больше. А потом произошла странная вещь: когда вода достигла уровня 3,5 метра, ее вес распределился так, что судно стало практически на ровный киль. Это дало нам возможность провести на нем еще четыре или пять часов и, уже не обращая внимания на тараканов, опустошить его кладовые. Мы доставили на «Атлантис» фруктовый сок и лобстеров, мороженых гусей и уток. И естественно, мы не забыли о содержимом бара.
Конечно, мы поймали не ту дичь, но раз уж поймали, следовало взять с собой все, что можно.
По пути в Европу на борту блокадопрорывателя «Дрезден» американцы начали протестовать против условий своего содержания. Они особенно подчеркивали тот факт, что покинули «Соединенные Штаты на борту невооруженного судна под флагом невоюющего государства». А нам египетские офицеры передали многословную петицию, в которой утверждали, «что Египет до сегодняшнего дня является невоюющим суверенным государством. По международным законам „Замзам“ является нейтральным невооруженным судном».
Почему же, если уж «Замзам» был захвачен по ошибке, мы его потопили? Какое право мы имели решать его судьбу? С какой целью мы уничтожили пассажирское судно? Для нас ответ был вполне ясен. Египет был воюющим государством, поскольку не сумел вести себя как невоюющее. На его территории находились базы, и он предоставил свою территорию для войск стран, находящихся в состоянии войны с Германией. А сделано это было с охотой или нет, вопрос другой и особого значения не имеет. Это «нейтральное» судно подчинялось текущим приказам адмиралтейства, не выполнило условие о том, что нейтральные суда должны быть освещены ночью, да еще и везло контрабанду. Мы установили, что «Замзам» вез далеко не
Иными словами, приз был вполне достойный, хотя Рогге быстро понял, какие сложности явятся следствием нашей акции. Они представлялись труднопреодолимыми. Египетское судно — это одно, а американские пассажиры — совсем другое, особенно в то время, когда администрация Соединенных Штатов пользуется любой возможностью, чтобы обратить подобные ситуации на пользу своей политике поддержки Великобритании.
Незадолго до встречи с «Замзамом» мы получали продовольствие с «Дрездена», и теперь Рогге назначил еще одно рандеву, чтобы завершить процесс. 18-го мы передали туда пассажиров «Замзама».
Но все это было после, а пока все «пленные» были с нами, и мне предстояло встретиться с ними лицом к лицу.
Следует отметить, что у некоторых из них были весьма своеобразные представления о нас. Я слышал, как один из них предсказывал, что мы их доставили на борт только для того, чтобы убить и тем самым уничтожить свидетелей.
Я понимал, конечно, что мы не должным образом представились. Вряд ли побудка, сыгранная 5,9-дюймовыми орудиями является наилучшим способом начала дня.
Ко мне подошли две американские девушки. Их лица выражали крайнюю степень беспокойства.
— Как хорошо, что вы говорите по-английски, — сказала одна, — покажите, пожалуйста, где здесь есть апельсины.
Апельсины! Они были от нас так же далеки, как и солнечная Испания. Где есть апельсины? Уж точно не на «Атлантисе».
— Что же нам делать? — расстроились американки. Они были в полном недоумении, явно не понимая, как можно существовать без апельсинов.
Этого я не знал. Как выяснилось, американские девушки обладали неутолимой жаждой апельсинов, но я не мог им помочь утолить ее. Если не считать добычу с «Тирраны», мы сами не пробовали этих сочных фруктов вот уже целый год.
Я шагал по палубе, заполненной пассажирами и их личными вещами. Многим из этих людей пришлось пройти через немыслимые испытания во время обстрела лайнера. Одна мама надела на своего мальчонку лет шести спасательный жилет и тащила его за собой в воде. Мальчик, как мне показалось, не пострадал, наоборот, воспринял все происшедшее как грандиозное приключение, но его мать, как и многие другие пассажиры, была в шоке.
Глава американской санитарной команды был одним из трех тяжелораненых. Он лежал внизу — в корабельном лазарете. Осколок снаряда разворотил бедро этого симпатичного жителя Нью-Йорка, но его товарищам пришлось силой заставить египтян взять его в свою шлюпку.
Тут же находились и другие выдающиеся личности, к счастью не получившие ранений. Это господин Дж. В. Мерфи, тогда один из издателей «Форчун», и доктор Д. Э. Граффхантер — главный топограф Индии.
— Что вы задумали? — спросил я.
Между двумя вооруженными матросами стоял несколько растерянный и встревоженный пассажир.
— Он фотографировал, — сказал один из матросов и в качестве доказательства протянул мне камеру.
— Как вас зовут? — поинтересовался я.
— Шерман. Дэвид Шерман.