«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941
Шрифт:
Тишина. Только слегка поскрипывает корпус корабля, покачивающегося на медленных невысоких волнах, и еще топот ног — это люди беспокойно топчутся у орудий. А я думал о наших двадцати двух победах. Двадцать две победы. Двадцать второй день месяца. Это, конечно, совпадение. А может быть, и знак. Хороший? Плохой? Как бы то ни было, подобные размышления не влияли на ход событий…
Вооружившись захваченной у англичан сигнальной лампой, мы передали свое имя — «Полифем», а потом по радио — в точности так же поступило бы невинное английское судно — отправили сообщение в эфир:
«RRR… Полифем… RRR…
Шанс был мизерным, и мы это знали. Но это был наш единственный шанс. Поэтому мы снова и снова посылали в эфир свой отчаянный призыв о помощи — поспешную последовательность точек и тире. Начав свой последний блеф, мы стремились выразить миру беспомощное негодование несправедливо задержанного торгового судна, просили помощи и поддержки. Затем наступила пора ожидания.
— Интересно, как теперь поведут себя англичане? — нарушил молчание сигнальщик.
Вскоре мы это узнали.
Англичане велели нам оставаться на месте. Мы так и сделали. Кто-то припомнил старую богохульную молитву моряков Нельсона, ожидавших вражеского бортового залпа:
«За все, что нам предстоит, пусть Бог сделает нас воистину благодарными…»
Наше радио замолчало. Даже самый близорукий и совершенно невежественный матрос вряд ли мог перепутать «Девоншир» с немецким рейдером. Хотя наш очевидный обман заставил противника задуматься (настоящий «Полифем» действительно недавно ушел из Испании и вполне мог оказаться в этом районе). Стало очевидно, что никто не собирается давать нам шанс, в котором мы так отчаянно нуждались. Англичане явно вели проверку, но не приблизившись к нам, на что мы рассчитывали. Вместо этого они радировали в адмиралтейство и запросили данные о местонахождении «Полифема». Очевидно, никакие уловки не могли скрыть волчьи клыки.
Противник вовсе не ослабил бдительность и продолжал маневрировать на высокой скорости и внушительном расстоянии. Он не подходил к нам ближе чем на 15 000 метров, а это намного превышало дальность действий всех наших орудий.
А гидросамолет продолжал нервировать нас своим присутствием, его жужжащее любопытство казалось ненасытным. Из-за его назойливого внимания мы ничего не могли предпринять, только осторожно перемещаться по палубе. Это непрекращающееся наблюдение с воздуха пагубно действовало на всех. Лично у меня оно вызвало странное чувство неловкости, я ощущал себя мальчишкой, которого застали за каким-то предосудительным занятием. Короче говоря, все мы втайне мечтали о возможности сбить осточертевшую птичку ко всем чертям.
Интересно, как мы станем вспоминать, если, конечно, останемся в живых, странные декорации этой кульминационной сцены наших странствий. Мы стояли на мостике: капитан, артиллерийский офицер, торпедный офицер, штурман и я — этакое собрание джентльменов от военно-морского флота. Все мы прошли дорогостоящее обучение, приобрели нешуточный опыт, но в тот момент чувствовали себя беспомощными, словно овцы, которых ведут на убой. Без всяких надежд мы смотрели, как настойчиво мигает прожектор на корабле противника. Мы не знали, чего от нас хотят, вероятнее всего, запрашивают секретный опознавательный код, о котором мы не имели понятия.
За нашими спинами переминались с ноги на ногу, ожидая приказа, нижние чины: три артиллериста,
— Я! Застрял на ничтожной торговой посудине! После всего, что я пережил, утонуть на этой жалкой лоханке! Я чувствую себя голым, абсолютно голым!
Что же дальше? Рогге прочел в обращенных к нему глазах невысказанный вопрос и ответил:
— Не сомневаюсь, что англичане узнают: мы не «Полифем». Тогда, скорее всего, они покажут, на что действительно способны. Но даже если так, я не намерен стрелять.
Но почему? Все мы, конечно, понимали, что наши 5,9-дюймовые орудия не смогут достать противника на том расстоянии, на котором он упорно держится. Мы также хорошо понимали, что, даже если бы наши снаряды могли достичь цели, у нас нет ни единого шанса выстоять против бронированного крейсера, вооруженного 8-дюймовыми орудиями.
— Но может быть, хотя бы парочку снарядов? — совсем по-детски взмолился Каш. — Чтобы поддержать престиж.
— Нет, — отрезал Рогге. — Может быть, наш блеф все же удастся. Будем надеяться. Если они обстреляют нас, а мы не ответим, есть шанс, что нас примут за судно снабжения. В этом случае они, возможно, приблизятся, а когда поймут, что ошиблись, будет уже слишком поздно.
Итак, мы продолжали тянуть время. Вряд ли есть что-то более тяжелое, чем напряженное ожидание. Мы не могли позволить себе ошибиться. Прошло полчаса. А потом появился мой ординарец — само почтение — и, всячески демонстрируя уважение, спросил:
— Прикажете приготовить вашу лучшую форменную одежду, господин лейтенант?
Лучшую форму? В такое время? Я с недоумением взглянул на серьезное, исполненное искренней заботы лицо стоящего передо мной человека и, наконец, вспомнил о роли, которую мне предстояло сыграть. Независимо от того, удастся наш блеф или провалится, существовал еще один блеф — социальный, обусловленный совместным соглашением, блеф, который отлично понимали обе стороны.
— Конечно, — ответил я, — обязательно.
В этом действительно был смысл, и я, очнувшись от невеселых дум, занялся некоторыми организационными вопросами. Первым делом я попросил офицера-администратора принести доллары, которые у нас всегда имелись «только для непредвиденных расходов». Если корабль затонет, всегда существовала вероятность (впрочем, на данной стадии она представлялась весьма проблематичной), что мы доберемся до берега или (еще более проблематично) будем подобраны нейтралами. И тогда деньги окажутся исключительно полезными. Но куда их положить? Недолго думая я засунул зелень вместо стелек в ботинки. При более благоприятных обстоятельствах обладание такой суммой могло бы стать чрезвычайно приятным. Чтобы деньги доставляли удовольствие, необходимо иметь гарантию, что сумеешь их истратить. Коллеги, наблюдая за моими манипуляциями, единодушно решили, что я занимаюсь ерундой. Не поплыву же я, если придется, в ботинках! Да и где гарантия, что я окажусь настолько везучим, что мне понадобятся деньги?