Летучий голландец
Шрифт:
– Не волнуйтесь! – прокричал он, заглушая птичий гомон. Затем открыл рюкзак и вытащил из него бутылку виски. Протянул ее человеку-птице, который жутко улыбнулся и взял у него бутылку. Потом показал на Томаса и что-то крикнул толпе. Все громко засмеялись – искренним восторженным смехом. Воины стали отвязывать свои клювы, и все – мужчины, женщины, дети – похоже, расслабились.
– Они смеялись над вашим испугом, – сказал Макфи Томасу. Теперь он тоже выглядел непринужденно. Человек-птица снова что-то сказал ему, они проговорили какое-то время и посмеялись. Потом человек-птица, крепко сжав бутылку,
– Это шаман, – сказал Макфи Томасу. – Он спросил меня, насколько эффектна такая раскраска. Он говорит, это новый дизайн, и поначалу они даже пугались друг друга. Я сказал ему, что он очень страшный. Он еще хотел знать, сработала ли мертвая птица на дереве. Я сказал ему, что она безумно напугала людей с побережья. Он был доволен.
Томас почувствовал себя идиотом.
– Так это просто спектакль? – спросил он. – Вы хотите сказать, это что-то вроде Хэллоуина?
– Вообще-то есть одно большое отличие, – сказал Макфи. – Если бы мы не показались им по-настоящему испуганными, они бы оскорбились. И тогда вполне могли бы нас убить, вот и все.
В этот вечер для гостей был устроен специальный праздник жареного кабана и ананаса. Томас и Макфи сидели на корточках вокруг большого костра на деревенской площади вместе со всем остальным племенем.
– Основным блюдом запросто могли оказаться мы, – сказал Макфи, когда они начали есть.
Томас не был уверен, что он говорит это серьезно: хупу были очень дружелюбны. Они пообещали ему продемонстрировать свое мастерство после праздника – в качестве компенсации за то, что так его напугали. А Томас хорошо поел и выпил несколько кокосовых скорлупок пальмового вина.
После празднества все перешли в другую часть деревни и при лунном свете сели на корточки на площадке с хорошо утоптанной землей перед хижиной с матерчатым занавесом. Пока сидели и ждали, все оживленно переговаривались, предвкушая зрелище. Томасу казалось, что он на представлении в театре большого города – если не обращать внимания на то, что их окружали девственные джунгли, и москиты уже начинали свое ночное буйство. Театральное освещение состояло из нескольких тлеющих факелов, огромной луны и ошеломляющего количества звезд. Зрители, конечно, совсем не походили на тех, которых он мог видеть в театрах: сборище голых мужчин, женщин и детей, чьи лица до сих пор оставались ужасно разукрашенными.
Последним пришел шаман. Его плащ был весь увешан птицами, которые теперь успокоились на ночь и молчали. Он подал знак, и занавес убрали.
Томас, голова у которого кружилась от пальмового вина, сосредоточился на сцене, открывшейся перед ним.
Он приготовился смотреть спектакль, но вместо этого увидел на бамбуковом помосте выставку из дюжины фигур, вырезанных с поразительным мастерством. По всей видимости, они изображали сцену битвы из какой-то войны племен. Некоторые удерживались на одной ноге или изгибались назад, будто при падении. Другие уклонялись от удара топора или вражеского копья. Некоторые только что не взлетали в прыжке, словно атакуя врага.
Томас был восхищен невероятным мастерством резчиков, которые смогли вложить в эти неодушевленные фигуры такую энергию и жизненную силу; он подумал, что их можно сравнить с великими скульптурами эпохи Ренессанса.
А
Следующие полчаса на сцене эти воины принимали невероятно разнообразные позы, и многие были настолько замысловаты, что Томасу трудно было представить, как человеческое тело может находиться в таком положении хотя бы какое-то время. Зрители смотрели, явно восхищаясь этим спектаклем, показывая на фигуры и шепотом высказывая друг другу свой восторг.
Наконец шаман дал сигнал к окончанию, и воины на сцене тут же расслабились, глубоко дыша и массируя свои напряженные мускулы. Зрители закричали в знак одобрения; птички шамана проснулись и тоже защебетали, занавес опустился.
Томас поднялся на ноги, как и все остальные. Все его тело ныло от сидения на корточках, и потому он еще больше восхищался мастерством актеров хупу. По словам Макфи, они занимались этим искусством с детства – так же, как дети в других странах играют в бейсбол или футбол.
Теперь один из воинов хупу повел двух гостей из деревни по тропинке через джунгли. В лунном свете на расстоянии ста ярдов была видна хижина. Воин подал им знак идти дальше, но сам двинулся обратно в деревню.
Когда Томас и Макфи приблизились к хижине, их оглушил ужасный запах – как от миллиона протухших рыб.
– Он идет отсюда, – сказал Макфи, показывая на большое дерево рядом с хижиной. – Они называют его «вонючим деревом». Запах идет от его плодов.
Томас, который лопался от еды и пальмового вина, почувствовал, что его сейчас стошнит. Сначала он подумал, что плоды вонючего дерева – это черные предметы, свисающие с ветвей. Но некоторые взлетели, когда путешественники подошли ближе.
– Летучие мыши, – сказал Макфи. – Для них это безопасное место. Этот запах отгоняет змей. – Потом он показал на плоды на дорожке, похожие на небольшие белые орехи.
– Вот они. Старайтесь на них не наступать. – Он аккуратно оттолкнул один ногой, и среди общей вони возникло зловоние, как от давно лежащего трупа.
Томаса вырвало.
– Я не смогу здесь оставаться! – сказал он.
– Привыкнете, – сказал Макфи. – В любом случае, это лучшее место, чтобы провести ночь в джунглях. Эта вонь не нравится даже москитам. Похоже, что запах впитывается в кровь, и потом они не будут нас трогать еще целый день.
– Но почему мы не можем переночевать в деревне? – спросил Томас.
– Это еще одно табу – на случай, если в нас скрываются вражеские духи, – объяснил Макфи. – Роуленд, вероятно, сказал бы, что это очень практично, потому что защищает их от болезней, которые могут прийти с побережья.
Сама хижина внутри была довольно чистой. Они легли на земляной пол, и Макфи закурил сигарету. Запах дыма был очень слабым.
Томас не мог не заметить, что москиты над головой здесь не воют. Он лежал и – это следовало признать – постепенно привыкал к немыслимой вони. По правде говоря, он даже начал различать в ней некоторую сладость. К тому моменту, как Томас заснул, он уже спокойно ею дышал.