Летящие дни

Жигулин Анатолий Владимирович

* * * В. Лазареву Ветер свистит в сухом камыше Близким посвистом зимних вьюг. Больше того, что есть в душе, Мы — увы! — не напишем, мой друг. Больше того, что жизнью дано, Мы не сможем вложить в стихи… Ветер стучит и стучит в окно. Уже на дворе не видно ни зги. А я вспоминаю седые дни. Вижу солнца кровавый круг. Только послушай, только взгляни, — Сколько пришлось пережить, мой друг! Видно, такая у нас тропа. Время нас и должно терзать. Больше того, что скажет судьба, Разве мы сумеем сказать?.. 1980 МЕТЕЛЬ О господи! Царь наш небесный! Какая густая метель! У этой речушки безвестной Кому она стелет постель? И нету

следа человека, И волка поблизости нет. Как будто из прошлого века Струится серебряный свет. А что это там за дорогой? Погост? Или, может, село?.. Какой необъятной тревогой Угрюмую душу свело. Совсем незнакомая местность. И снежные призраки дней Летят и летят в неизвестность Из тающей жизни моей. 1980 * * * Продли, Всевышний, дни моей Ирины. Без глаз ее душа моя пуста. Я без нее — как елка без вершины. Я без нее — как церковь без креста! 1981 * * * Обложили, как волка флажками, И загнали в холодный овраг. И зари желтоватое пламя Отразилось на черных стволах. Я, конечно, совсем не беспечен. Жалко жизни и песни в былом. Но удел мой прекрасен и вечен — Все равно я пойду напролом. Вон и егерь застыл в карауле. Вот и горечь последних минут. Что мне пули? Обычные пули. Эти пули меня не убьют. 1981 НА ПСКОВСКОЙ ЗЕМЛЕ О. Чухонцеву Чайка в зеленой воде Монастырского рва. Светлый песчаник Старинной твердыни Изборска. Даль и сирень. И на камне — густая трава. Милой российской земли Суховатая горстка. Как это было: Ливонская дымная мгла… Милая Родина, Горе мое вековое! Как устояла И как ты отбиться смогла В этом краю За Великою — псковской рекою! Славлю тебя, Грозовая тревожная Русь. Славлю твое Всенародное гулкое вече. С кроткой молитвой За камни святые берусь, Вижу, как ворон кружится Далече-далече. Ворон кружится, Но ясная всходит заря. Реют знамена, И гордо — до смертного часа — Светится копьями Русская наша земля. Светится лик золотой Нерукотворного Спаса. 1982 БЕЛОГОРЬЕ Белогорье. Горы белые. В этих радостных местах Бились красные и белые Не за долю, не за страх. За единую, великую, За счастливую страну — Шли к Якиру и к Деникину На кровавую войну. И враждебными колоннами В пору горестных утрат Шли под разными знаменами Старший брат и младший брат. И в любви к родному краю В том убийственном бою Каждый думал: умираю Я за Родину свою… Возле хутора придонного И сейчас закат багров. Пулеметчики Буденного Там косили юнкеров… И осталась память ясная О далеком, но живом. И рябина ярко-красная На обрыве меловом. 1983 НА РОДИНЕ Не узнал я родного села У железной дороги за Доном. Там, где чистая речка текла, Почва скована грязным бетоном. И дымятся в цементной пыли Вместо прежней зеленой равнины — Там, где лилии нежно цвели, — Комья серой рассыпчатой глины. Нет ни хат, ни веселых ракит Там, где пчелы под крышами жили. И глухая старуха твердит: — Осушили, сынок, осушили… Ощущением горькой беды Сердце тронули бабкины слезы… А какие здесь были сады, Заливные луга, сенокосы!.. Здесь шуршала стена камыша И мосточек скрипел по соседству. И рванулась обратно душа — В золотое видение детства. Сколько лет пролетело с тех пор За войной, за бедою проклятой?.. Ах, гони поскорее, шофер! В тридцать пятый гони, В тридцать пятый… 1983 * * * Л. Лавлинскому Георгиевский крест — Награда небольшая, Но все же дорога — Своя, а не чужая. И дед ее берег, Завертывал в тряпицу, Как память злых дорог В болгарскую столицу. Я деда не видал. Я родился в тридцатом. Отец мне передал Тот крестик в сорок пятом. Сказал: храни, сынок, Как и мои медали… Прошел немалый срок — Мне тоже орден дали. Я получал в Кремле Ту скромную награду. Поземка по земле Летела на ограду. Был радостен и свеж Кирпич на Спасской башне. И трепетных надежд Был полон дух щемящий. И в золотой пыли Зубцы и башни были. Мы рядом с другом шли. Нас вместе наградили. Когда стихи пишу, Решаю кривотолки, Все пристальней гляжу За стекла книжной полки. Там серебро блестит, Эмаль и позолота: Георгиевский крест И орден «Знак Почета». 1983

РАЗДУМЬЯ НА КУРШСКОЙ КОСЕ

ИЗ ИСТОРИИ Беспокойный край балтийский — И эстонский, и латвийский. И красавица коса — Солнце, дюны и леса. Сколько здесь людей побито, Сколько золота зарыто — Помнит Куршская коса — Солнце, берег и леса. Курши, пруссы и ливонцы, И рогатые тевтонцы. Шведы, викинги, датчане, Может, даже англичане. Всех их видела Коса — Море, солнце и леса. Мы и сами здесь живали. На ладейках приплывали. Торговали, воевали. Били смертным кулаком На Неве и на Чудском. Это вереск небо славит, А не южный олеандр. Это в Новгороде правит «Руссиш кёниг» Александр… На песках трава космата, И рябины красный клок. Залетал сюда когда-то Гордый польский соколок. Все давно проплыло мимо, Растворилось струйкой дыма… Шелестит песок со склона, И валун лежит — тяжел. Даже полк Наполеона Здесь нечаянно прошел. А теперь стоим здесь мы, Бесшабашные славяне. До последней черной тьмы Этот край теперь за нами. Враг зарвался и нарвался, Сам себе теперь не рад. Как он прежде назывался, Славный наш Калининград? Позабылось это слово. Не найдешь и в словаре. Лишь песок шуршит сурово Между сосен в ноябре… ИЗ ГЕРАЛЬДИКИ Нашли перо От прусского орла На золотом песке Парнидской дюны. И вспомнились старинные дела. И давние Затрепетали струны. Литовский всадник Горячил коня Всего шестнадцать лет Над этим краем. Но он умчался, Шпорами звеня. И лишь песок летуч, Но несгораем. А что забыто, То вернется впредь. Нечаянно, непрочно, Ненадолго. Вернется, Чтобы снова умереть, Как пламенем Охваченная елка. А что же вечно? Вечен только мрак. И это море, Что о берег бьется. И многих стран Древнейший мудрый знак: Горячее и радостное Солнце. ИЗ НУМИЗМАТИКИ Здесь пролегали Древние пути. Шли корабли, С волной и ветром споря. Но все ж не смог я Талера найти На берегу Играющего моря. Зато вокруг Блестели серебром — И на густой хвое Прибрежной тропки, И на песчаном пляже За бугром Лишь полуталеры — Пивные пробки. ПРОКЛЯТЫЙ БАТАЛЬОН Батальон Импулявичюса. Ровно тысяча душ. Души проданы дьяволу За сомнительный куш. За кокарды армейские Довоенной Литвы. И за форму карателей Цвета грязной травы. Автоматы — немецкие. Жечь и вешать — карать. Белоруссии помнится Эта мерзкая рать. Батальон Импулявичюса… Он развеялся в прах В белорусских селениях И в колымских горах. Батальон Импулявичюса. Путь палаческий твой И дела твои прокляты И Москвой, и Литвой. Где ты сам, Импулявичюс? В ФРГ или США? Или филином мечется Твоя злая душа? И болотные призраки В гуще черных лесов — Не твое ль это воинство, Свора загнанных псов? За спаленными хатами, Там, где топь и бурьян, Все бредут с автоматами, Превращаясь в туман…