Летящие к солнцу 1. Вопрос веры
Шрифт:
– А это от тебя "Шанелью номер пять" несет, или ты просто обделался?
Я подумал, отпив еще немного несравненного "***".
– А что менее позорно?
Почему-то Вероника смутилась, отвела взгляд.
– Ну... Обделаться, конечно, каждый может. Но я ведь просто...
– Ты забыла, - решил я ее выручить.
– Я - куча дерьма, вот и воняю.
Теперь она придумала разозлиться, что, вкупе с румянцем, выглядело до странности забавно.
– Черт тебя побери, Ник, ты что, понравиться мне пытаешься?
– Нет, просто интересуюсь, что за автомат.
– АКМ 6П1, - снизошла до объяснения Вероника.
– Модель тысяча девятьсот пятьдесят девятого. После того как солнца не стало, говорят, пробовали разное, но в итоге побеждали те, у кого были вот такие игрушки. Им никакой мороз не страшен, если со смазкой не переусердствовать. Безотказная вещь.
– Шесть, - сказал я.
– Чего - шесть?
– "Шанель номер шесть". Любимые духи мамы. Она до последнего сидела в комнате отца, как и я. Видимо, запах остался...
Вероника молчала долго, глядя куда-то на колени.
– Извини, - сказала она.
– Я думала, что шучу.
– Все в прошлом, - махнул я банкой.
– И уж тебе-то здесь вообще извиняться не за что.
Вероника глотнула пива, взяла пригоршню чипсов и, похрустев ими, задумчиво сказала:
– "Все в прошлом"... Двое суток прошло.
– Это были очень насыщенные двое суток, - возразил я.
– И тем не менее. Твою семью убили у тебя на глазах...
– Так доложили ваши солдаты?
– перебил я.
– Нет, они, конечно, герои и все такое, но ничего подобного они не сделали. Отец давно болел, и к тому моменту как дверь вышибли, он уже умер сам. Хотя потом его, конечно, пристрелили, тут не поспоришь. А мать... Матери там и близко не было. Она - одна из любовниц отца, и я даже не знал толком, где она живет. С тех пор как я научился читать самостоятельно, она потеряла ко мне интерес.
Покосившись на Веронику, я вздохнул и добавил:
– Да, про "Шанель" - это я наврал. У тебя, видимо, обонятельные галлюцинации на почве стресса.
Но, несмотря на последний выпад, я что-то в ней задел. Взгляд Вероники изменился. Она потянулась вперед и нажала кнопочку. Я не усел проследить, какую, но догадался, когда двери сзади с тихим шипением закрылись. В кабине повеяло ветром интима.
Я с опаской посмотрел на Веронику.
– Слушай, ты, конечно, очень симпатичная, но в моем теперешнем состоянии мне вряд ли удастся почувствовать разницу между тем, что ты со мной уже делала, и тем, что...
Она меня будто не слушала. Сунула руку в карман штанов и достала чуть сырую открытую пачку "Беломора". Протянула мне. Я пожал плечами: почему бы и нет?
– и взял папиросу. Включил вытяжку.
Прикуривая от золотистой зажигалки, я понял, что за снаряд пробил броню и добрался до сердца Вероники. Вспомнил, что говорил Джеронимо о женщинах, которых пытался оплодотворить дон Альтомирано. "Нет, все не так, мой отец - другой!" - хотел я сказать. И не сказал.
– Солдат учат азам боевой психологии, - задумчиво произнесла Вероника, выпуская сизые клубы дыма.
– Я знаю, как работают компенсаторные механизмы. Даже если все так, как говоришь ты, тебе сейчас полагается либо рыдать, либо злиться, либо замкнуться в себе, но в любом случае - обвинять во всем дона Альтомирано и каждого его человека. А не говорить "все в прошлом", распивая пиво в компании его дочери.
– Сука, - с готовностью отозвался я.
– Всю жизнь мне обгадила.
Она усмехнулась, оценив шутку, а я затянулся. Густой горячий дым до странного приятно драл горло и добавлял в голову тумана.
– Действительно, никаких чувств. Как ты так живешь? И зачем?
Я допил пиво, бросил окурок в банку и открыл новую.
– В основном изучаю эмоции других людей. Это интересно. Книги, фильмы, да и живые люди. Каждый - будто трехмерная картинка из тысяч фрагментов. Я их собираю, кусочек за кусочком, у себя в голове, и, рано или поздно, люди перестают меня удивлять. Я теряю к ним интерес и переключаюсь на других.
– И со мной ты сейчас делаешь то же самое?
– насторожилась Вероника.
– Пока - грубая прикидка, каркас. Твои симпатии, страхи...
– Никаких у меня страхов нет!
Я повернул к ней голову и, сфокусировав взгляд, улыбнулся.
– Ты боишься темноты, Вероника. Темнота ассоциируется у тебя со свинцовым гробом отца. Погасила в салоне свет, чтобы не мешать Джеронимо спать, а сама устроилась в светлой кабине. Еще - боишься церемонии облучения, которая превратит тебя в Фантома. Ты пьешь, куришь, со смехом скачешь по канцелярским кнопкам, надеясь почувствовать себя живой, из плоти и крови. Но больше всего ты боишься за Джеронимо. Если с ним что-нибудь случится, вся твоя жизнь развалится, как карточный домик. Но, проникнув в самолет, ты не закричала, не прострелила стекло, чтобы лишить нас возможности сбежать. Нет, ты позволила нам улететь, помогла нам. Знаешь, почему? Потому что в глубине души веришь, что Джеронимо сможет вернуть солнце и надеешься, что тогда тьма уйдет и из твоей жизни.
Последние слова я произносил тихо и робко, поняв, что зря вообще затеял этот сеанс психоанализа. Мне, конечно, было интересно, как отреагирует Вероника, но я также понимал, что еще один удар в голову меня прикончит. Не говоря уже об очереди из автомата. Поэтому я сделал то немногое, что еще мог: выпил залпом пиво и запустил банкой в Веронику.
Она долго сидела молча. Кажется, я даже пару раз вырубался, потому что точно помню, как увидел через стекло Рикардо. Лысый тюремщик сидел на носу самолета и скорбно качал головой.
– Руку дай.
Я вздрогнул. Вероника стояла рядом.
– Вот уж фигу!
– Я съежился в кресле.
– Давал я тебе руку, спасибо большое.
– Ладно, я не гордая.
Вероника сама взяла мою вспыхнувшую болью руку, вытянула, а потом в мою шею уперлась пахнущая резиной подошва ее ботинка.
– Сейчас вправлю сустав.
– Нет!
– Что значит, "нет"? У тебя вывих, дурень.
– А может, мне так нравится? Только теперь появились такие немыслимые амплитуды движений...
– Будет больно. Не ори, Джеронимо разбудишь.
Боль оказалась такой резкой и сильной, что я подавился криком и чуть не задохнулся. Потемнело в глазах, а когда разъяснилось, рука, используя нервную систему, как телефонную сеть, шепнула в мозг: "Зашибись!"
Вероника уже сидела в кресле.
– Когда Джеронимо проснется, - пролепетал я, - все ему расскажу. Как ты ночью мне на плечи ноги закидывала...
Прежде чем провалиться в небытие, я почувствовал, как в голову врезалась пустая алюминиевая банка.