Летящие к солнцу 1. Вопрос веры

Криптонов Василий Анатольевич

Вероника скомкала трусы.

– Ты, - тихо сказала она.
– Ты, мелкий крысеныш, рылся в моем белье?

– Пришлось, - развел руками Джеронимо.
– У тебя ведь нет полезной привычки разбрасывать белье где попало. Да, еще!
– Он порылся в рюкзаке.
– Вот твои прокладки и крем от солнца.

– Кто? Чего?
– Вероника тихо сползла на пол.

– Про-клад-ки!
– повторил Джеронимо.
– Знаю, сегодня только восьмое, но не факт, что до пятнадцатого нам попадется аптека или супермаркет.

– Извини, - вмешался я.
– А мне точно нужно все это слышать? Не пойми меня неправильно,

я просто не хочу получить прикладом по голове в рамках акции по стиранию кратковременной памяти.

– Тебя это в первую очередь касается, - повернулся ко мне Джеронимо.
– Знаешь, когда у нее овуляция?

– Заткнись!
– Что-то просвистело в воздухе, и Джеронимо чудом умудрился поймать это. Оказалось, тюбик с кремом от солнца.

– А, это?
– Джеронимо улыбнулся, вертя его в руке.
– Я стараюсь использовать технику позитивной визуализации. Когда мы вернем солнце, вернутся реки, моря и песчаные пляжи. Тебе понадобится купальник, Вероника. В твоем белье я ничего такого не нашел. Но немного поработал в "Фотошопе". Ты будешь выглядеть примерно так.

Он подскочил и, открыв дверь туалета, поднял лампу. Минувшей ночью я заметил там какой-то плакат, но рассматривать не стал. А сейчас пригляделся. Солнце, море, чистый белый песок. На цветастом одеяле, согнув одну ногу, лежит спиной к солнцу девушка в ярко-красном купальнике. Сначала я не понял, в каком месте Джеронимо поработал "Фотошопом", но тут взгляд упал на лицо девушки, и в глазах потемнело. Да, вне всякого сомнения, на пляже лежала загоревшая и счастливо улыбающаяся Вероника Альтомирано.

***

Я сидел за штурвалом... Ладно, я сидел со штурвалом в кресле первого пилота и пытался сосредоточиться. Нет, я ни на миг не мог заставить себя поверить, что дар Риверосов вдруг, по мановению волшебной палочки, проснется во мне, но больше заняться нечем.

Вероника и Джеронимо орали друг на друга битый час и останавливаться не собирались. Я совершенно потерялся в потоке русских и испанских слов, из которого машинально выхватывал лишь отдельные крохи информации, которые мне, непосвященному, не давали практически ничего. Несколько раз всплывало облучение, какая-то подушка, карамельки... Вероника грубым солдатским языком поведала, что она делала с "этим твоим солнцем", на что Джеронимо невозмутимо ответил, что это, должно быть, чудесный обряд, связанный с плодородием. От плодородия разговор перетек на шарманку, которая дребезжала на всем протяжении, будто добавляя веса аргументам Джеронимо.

– Как конченый идиот со своей дебильной петрушкой!
– надрывалась Вероника.
– Можно подумать, кому-то она нужна, когда кругом - синтезаторы!

– А я не желаю давиться синтезированной дрянью!
– еще громче орал Джеронимо.
– Я хочу есть настоящую петрушку! И дышать настоящим воздухом!

Я снова попытался отвлечься. Приставил штурвал на место, закрыл глаза. Может, нужно тоже использовать технику позитивной визуализации?

Я отогнал мысленным жестом загорающую Веронику и представил в луче прожектора взлетную полосу. Конечно, в действительности никакой полосы нет и в помине, самолет грохнулся в чистом поле, насколько я мог судить. Разумеется, шасси сломаны и черт знает что еще повреждено. Только я и не надеялся поднять самолет в воздух. Просто хотел почувствовать его, как всякий Риверос.

Отец рассказывал, что это за чувство. Как будто машина становится твоим телом. Ты знаешь, на что она способна, чувствуешь каждое движение, видишь на триста шестьдесят градусов и даже больше - сверху, снизу.

Итак, я - самолет, потерпевший крушение. Мне холодно и грустно, вокруг снег и тьма. Но вот мой мотор оживает... Я загудел для достоверности и задрожал, якобы ощутив вибрацию. Ладонь опустилась на рычаг. Я добавил оборотов, и воображаемый самолет, загудев сильнее, покатился по твердому насту, наращивая скорость. Воображаемый спидометр показал триста миль в час. Пора! Я потянул штурвал и вместе с ним опрокинулся на спинку сиденья. Открыл глаза.

Разумеется, самолет стоит, как стоял. Но что-то изменилось. Ах, да! Стало тихо. Я обернулся, опасаясь, что брат и сестра поубивали друг друга, и вскрикнул. Оба молча стояли рядом и смотрели на меня.

Вероника протянула руку и пощупала мне лоб. Пожала плечами.

– Ты наигрался?
– ласково спросил Джеронимо.
– Тогда надевай комбез - и пошли.

– Куда?
– повернулась к нему Вероника, видимо, продолжая прерванный спор.
– Что там дальше у тебя в планах? Угробить нас на холоде? Мы никуда не пойдем, а будем сидеть здесь и ждать, пока не приедут из дома.

– Позволь напомнить, - мерзко усмехнулся Джеронимо, сейчас вправду напоминающий дьявола, - что летели мы в восточном направлении, а твои друзья перевели стрелки на запад.

– Но ведь самолет сейчас должен передавать сигнал SOS, или я чего-то не понимаю?

– Этот самолет, - заговорил Джеронимо с гордостью инженера, представляющего новую разработку, - ничего не передает. На нем попросту нет передатчика. Вообще. Никакого.

В ответ на умоляющий взгляд Вероники мне пришлось кивнуть.

– Похоже на то. Но есть проблема и похуже: аккумуляторы скоро сядут. Мы останемся без тепла, без еды и, что самое скверное, без воздуха.

– Кстати, да!
– спохватился Джеронимо.

Он вынул из кармана рюкзака шнур, один его конец воткнул в разъем на панели, а другой - в смартфон.

– Надо подкормить, - пояснил он.
– И - нет, не надейтесь. Я выпаял из смарта все модули связи, кроме Bluetooth.

Я бросил штурвал под ноги и прикрыл глаза. Хотел было страдальчески застонать, но вполне удовлетворился стоном Вероники. Как ни мерзко признавать, но угроза Джеронимо работала: мы действительно объединялись на почве желания свернуть ему шею.

– Не понимаю, чего вы так завелись?
– продолжал беззаботно трещать Джеронимо.
– Дон Толедано обитает в двух шагах отсюда. Зайдем в гости, представимся...

– Угоним самолет, - подхватила Вероника.

– Я полагаю, он сам даст нам самолет, когда узнает, зачем он нам нужен.

Я открыл глаза, посмотрел на Джеронимо.

– Что?
– Он развел руками.
– Мне четырнадцать, я все еще верю в людей. Не отбирайте у меня этого, злобные, безжалостные взрослые!

... Ну а что нам еще оставалось? Я натянул комбинезон прямо на свою одежду, Вероника, ругаясь по-испански, отправилась переодеваться в туалет, и, когда дверь за ней закрылась, Джеронимо, понизив голос, сказал: