Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры
Шрифт:
– А что за тетрадь?
– Неважно! Знаешь, что теперь будет, Николас? Из нашей задушевной беседы он почерпнет материал на целый год непрерывных подколок и манипуляций. Все, что мы скажем и сделаем, будет использовано против нас. Мой брат… Это дьявол, понимаешь? El diablo!
Все это казалось шуткой, но передо мной стояла бледная, напуганная Вероника, и слова ее звучали без тени юмора.
– А-ха-ха! – донеслось из туалета. – Ноги на плечи! Зачет, принимаю.
– Вот и все… – Вероника с похоронным видом подошла к ближайшему сиденью и упала на него. – Будь проклят тот день и час,
– Там и без твоих проклятий что-то крепко пошло не так, – заметил я, усевшись напротив.
Послышался звук опустошаемого бачка, и тут же открылась дверь, явив сияющего Джеронимо.
– Я… – начал было он, но сестра его перебила:
– Руки!
– А, точно-точно…
Джеронимо вернулся в туалет и вымыл руки, потом опять вышел в коридор.
– Я очень рад, – сказал он, глядя то на Веронику, то на меня, – что вы, наконец, подружились. Два самых дорогих мне человека не должны враждовать. Это непродуктивно. Вы сделали первые шаги, а остальное можете предоставить мне. Клянусь, я заставлю вас держаться вместе против общего врага.
– Ты сейчас о себе говоришь, да? – вздохнула Вероника.
– Конечно! Я объединю вас при помощи ненависти. Это простейшая манипуляция, детский сад. А вот заманить тебя на борт было чуток посложнее.
– Меня? – уточнил я, поскольку Джеронимо смотрел на сестру.
– Ее! – фыркнул он. – С тобой как раз все прошло без сучка без задоринки.
Вероника рассмеялась, правда, без особого веселья. Покачала головой, глядя на лампу Джеронимо. Лампа продолжала гореть, видимо, накопив достаточный заряд. В темном коридоре с пятном желтого света мы трое, должно быть, походили на детей, втайне от взрослых устроивших вечер страшных историй.
– Джеронимо, – сказала Вероника, – ты, конечно, мальчик умный, но в этом меня не убедить. Я могла бы вовсе не заходить сюда. Это чистая случайность, что…
Джеронимо прервал ее взмахом руки. Скинул рюкзак, открыл его и принялся рыться. На пол вылетел сверток, который отказался принять старик в подземелье, телефонный справочник, три пары перчаток, три фонарика. Я почувствовал грозу уже на этом этапе, но разразилась она, когда Джеронимо, вытащив три белых свертка, один бросил мне, а другой, потоньше, – Веронике.
– Термокомбезы, – сообщил он. – Плюс, твой комплект греющего белья и подштанники. Нечего на меня так смотреть, сестра! Кого-то ведь должна беспокоить твоя репродуктивная функция. Мне нужны будут племянники. Много племянников, чтобы создать из них могучую армию полулюдей-полуроботов.
Вероника развернула комбинезон, подняла тряпочку цвета хаки, и я возблагодарил тьму, потому что, должно быть, покраснел в этот миг. Тряпочка оказалась знакомой по той фотосессии, что показал мне Джеронимо.
Вероника скомкала трусы.
– Ты, – тихо сказала она. – Ты, мелкий крысеныш, рылся в моем белье?
– Пришлось, – развел руками Джеронимо. – У тебя ведь нет полезной привычки разбрасывать белье где попало. Да, еще! – Он порылся в рюкзаке. – Вот твои прокладки и крем от солнца.
– Кто? Чего? – Вероника тихо сползла на пол.
– Про-клад-ки! – повторил Джеронимо. – Знаю, сегодня только восьмое, но не факт, что до пятнадцатого нам попадется аптека или супермаркет.
– Извини, – вмешался я. – А мне точно нужно все это слышать? Не пойми меня неправильно, я просто не хочу получить прикладом по голове в рамках акции по стиранию кратковременной памяти.
– Тебя это в первую очередь касается, – повернулся ко мне Джеронимо. – Знаешь, когда у нее овуляция?
– Заткнись! – Что-то просвистело в воздухе, и Джеронимо чудом умудрился поймать это. Оказалось, тюбик с кремом от солнца.
– А, это? – Джеронимо улыбнулся, вертя его в руке. – Я стараюсь использовать технику позитивной визуализации. Когда мы вернем солнце, вернутся реки, моря и песчаные пляжи. Тебе понадобится купальник, Вероника. В твоем белье я ничего такого не нашел. Но немного поработал в «Фотошопе». Ты будешь выглядеть примерно так.
Он подскочил и, открыв дверь туалета, поднял лампу. Минувшей ночью я заметил там какой-то плакат, но рассматривать не стал. А сейчас пригляделся. Солнце, море, чистый белый песок. На цветастом одеяле, согнув одну ногу, лежит спиной к солнцу девушка в ярко-красном купальнике. Сначала я не понял, в каком месте Джеронимо поработал «Фотошопом», но тут взгляд упал на лицо девушки, и в глазах потемнело. Да, вне всякого сомнения, на пляже лежала загоревшая и счастливо улыбающаяся Вероника Альтомирано.
***
Я сидел за штурвалом… Ладно, я сидел со штурвалом в кресле первого пилота и пытался сосредоточиться. Нет, я ни на миг не мог заставить себя поверить, что дар Риверосов вдруг, по мановению волшебной палочки, проснется во мне, но больше заняться нечем.
Вероника и Джеронимо орали друг на друга битый час и останавливаться не собирались. Я совершенно потерялся в потоке русских и испанских слов, из которого машинально выхватывал лишь отдельные крохи информации, которые мне, непосвященному, не давали практически ничего. Несколько раз всплывало облучение, какая-то подушка, карамельки… Вероника грубым солдатским языком поведала, что она делала с «этим твоим солнцем», на что Джеронимо невозмутимо ответил, что это, должно быть, чудесный обряд, связанный с плодородием. От плодородия разговор перетек на шарманку, которая дребезжала на всем протяжении, будто добавляя веса аргументам Джеронимо.
– Как конченый идиот со своей дебильной петрушкой! – надрывалась Вероника. – Можно подумать, кому-то она нужна, когда кругом – синтезаторы!
– А я не желаю давиться синтезированной дрянью! – еще громче орал Джеронимо. – Я хочу есть настоящую петрушку! И дышать настоящим воздухом!
Я снова попытался отвлечься. Приставил штурвал на место, закрыл глаза. Может, нужно тоже использовать технику позитивной визуализации?
Я отогнал мысленным жестом загорающую Веронику и представил в луче прожектора взлетную полосу. Конечно, в действительности никакой полосы нет и в помине, самолет грохнулся в чистом поле, насколько я мог судить. Разумеется, шасси сломаны и черт знает что еще повреждено. Только я и не надеялся поднять самолет в воздух. Просто хотел почувствовать его, как всякий Риверос.