Летящий и спящий (сборник)
Шрифт:
«О, кощунство! — думал я. — Бедный Адам!»
Так мы и сделали. Теперь мы падшие ангелы. Но это был наш выбор. Не знаю, что случилось с нашими подопечными. Кажется, Нина вышла замуж за хозяина «мерседеса». И не потому ли Алексей Иоанович попал в аварию? Признаться, я больше не следил за ним.
А с нами случилось вот что. Мы потемнели ликами, уплотнились — стали плотью человеческой и шлепнулись на землю, как два созревших яблока. В общем, сделались людьми. Чижовы мы, Алексей и Нина. Ребенок у нас, мальчик, Петя, Петр — камень по-гречески.
МЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
— Полетим в мир людей.
Вергилий прыгнул ко мне из темноты на свет моей лампы — зеленый с длинными (коленками назад) задними ногами, сел на подоконник — и смотрел на меня темными глазами поэта. Не будем говорить здесь о метемпсихозе, метаморфозах и прочей мистике. Просто будем принимать все, как оно есть.
Вот он прыгнул на окно из вечерней темноты сада и пригласил меня в путешествие. Действительно, давно пора было посмотреть, каков этот мир людей, о котором я столько читал и слышал.
Не двигаясь с места, я ощутил, что, кувыркаясь, перелетел над столом и опустился на хитиновую спину моего коня и проводника.
Как за поводья, ухватился за его длинные усы. Вергилий, шурша, перелетел на куст сирени. Куст сирени, встряхнув всеми своими ветвями и гроздьями, перемахнул на голубой месяц. Месяц заскользил по небу. И мы отправились в мир людей.
Сначала внизу было темно, только редкие огоньки. Потом возникла жемчужная россыпь огней. Мы стали резко снижаться.
— Это город людей, — объявил Вергилий.
— Красиво, — сказал я.
— Давай посмотрим квартиру человека, — предложил Вергилий.
— Где она?
— А вон — любой из огоньков.
Мы устремились вниз к огоньку — я, Вергилий, куст сирени и месяц. Опустились и стали возле освещенного окна. Месяц и куст остались снаружи, где им и подобает быть. А мы вошли. Вернее, Вергилий влетел и сел на потолок.
В квартире человека были: человек, его жена, его ребенок. Они двигались и трогали разные вещи. Сверху нам было видно, как двигались их головы и руки, башмаки и туфли, ноги как-то скрадывались.
Сначала женщина — топ-топ-топ — достала из буфета тарелки, поставила их на стол, то же проделала с вилками и ложками. Ножом нарезала хлеб. Почему все это не падает мне на голову? Я был вверху, но я был в опрокинутом виде, значит, я был внизу, и все это происходило над нами. И все-таки я крепко держался за шею моего спутника-коня, потому что боялся упасть — вверх?
Если посмотреть посторонним глазом — странная картина. Одни вещи люди доставали из разных ящиков и домиков, другие вещи делили на части. Потом принесли откуда-то третью вещь, которая дымилась — так была раскалена, наверно. Третью вещь разложили комьями на расставленные полукругом круглые вещи. А затем люди благополучно уничтожили и горячие комья, и нарезанные холодные пластины, при этом они размахивали ножами и вилками так, будто хотели зарезать друг друга.
— Люди ужинают, — сказал Вергилий.
Я забыл. А может быть, не знал, как это происходит.
Сын человека выловил меня ложкой и хотел этой ложкой раздавить, как насекомое. Но ложка была в каше — и я все время выскальзывал из-под ложки. Я кричал, молил, но он меня не слышал. Он хотел меня раздавить. Поневоле вспомнил я Гулливера в стране великанов. Нет, люди с тех пор совсем не изменились. Я видел его страшный разинутый рот с частоколом зубов и огромные зрачки. Из множества его пор — дырок в грубой коже — выделялись испарения, просто нечем было дышать.
Липкий, весь заклеенный кашей, я полз, весь извивался на клеенке, а массивная громада, похожая на блестящий корабль инопланетян, меня настигала…
И тут послышался шелест крыльев. Ловкие лапки подхватили меня и вынесли в окно. Вверх, вверх и поставили на краю крыши — ошеломленного, не успевшего даже испугаться. Чувства, которые охватили меня, были разноречивы. Но, чтобы пережить их, потребно было время. И, когда некоторое время прошло, я сказал своему спасителю:
— Спасибо. Человек жесток, и у него слишком много вещей. Как он в них во всех разбирается?
— Я и сам до сих пор удивляюсь, — согласился Вергилий. — Почему кашу надо есть из тарелки, а шляпу носить на голове? Почему не наоборот?
— А почему меня надо давить ложкой, а не башмаком? Или грузовиком? Или автокатком?
— Ну, это что под руку попалось… — пробормотал Вергилий.
— Меня вообще не надо давить, — говорил я, яростно счищая с себя лохмотья приставшей каши.
И тут я увидел: далеко внизу огоньки светятся, муравьишки ползают и жуки бегут в разные стороны.
— Что это за муравейник? — спрашиваю я.
— Это город людей, он всегда кажется муравейником с такой высоты, — охотно разъяснил мне Вергилий.
— А почему люди такие крошки?
— Это они в перспективе нам такими представляются.
— Значит, в обратной перспективе мы для них — гиганты, — медленно произнес я. И во мне ощутимо шевельнулось мстительное чувство.
Я встал, будто хочу ноги поразмять, и стал прохаживаться по краю крыши. А муравьишки внизу бегали, машинки бежали. И тут, будто невзначай, я стал ходить по этим людишкам и машинам. Какой переполох внизу поднялся: запаниковали, заметались, побежали врассыпную, а машинки друг на друга полезли, как жуки-навозники. И под моими сандалиями трещали и лопались.
— Стой! — закричал мне Вергилий. — Остановись! Ты давишь разумные существа.
— Нет уж, — говорю. — Ростом не вышли разумными быть. Пусть сперва докажут, что разумные. Муравьишки.
А сам какого-то юркого большим пальцем ноги догоняю. (Ноги у меня в тесных сандалиях, вот большие пальцы и торчат.) Кричит, да не слышу что, может быть, просто пищит, как таракан. Он — за угол, я — за ним, он — в подъезд, я сунул ногу — не влезает палец в дверь. Повезло человечку.
— Ладно, может, они и разумные, — согласился я. — Вон как меня перепугались. Послушай, а почему столбы и киоски внизу никуда не побежали? Им что, жизнь не дорога?